Ноа развернулся на сиденье, прямо встретившись с ее обеспокоенным взглядом.
— Как это может быть нашей виной?
Она поморщилась, когда сирены продолжали эхом разноситься по улице.
— Это не простое совпадение, что дом Тилли загорелся через час после нашего разговора с ней.
— Ты же слышала их в ресторане. Они ждали, что ее дом загорится…
— Ноа, — перебила она.
Он вздохнул и провел пальцами по темным прядям волос.
— Ладно, это правда сложно назвать совпадением, — нехотя согласился он.
Винтер сжимала руль до побеления костяшек пальцев.
— Есть кто-то, не захотевший, чтобы Тилли с нами разговаривала.
Выражение лица Ноа резко помрачнело.
— Тем больше причин вернуться в Ларкин. Это уже не просто неприятно. Это опасно.
Винтер обдумала его слова. Она не была глупой. И не стремилась привлечь внимание того, кто мог сжечь дом Тилли. Или, что еще хуже, хладнокровно застрелил ее мать. Но если где-то неподалеку скрывается убийца, пытающийся защитить свои секреты, то действительно ли она будет в безопасности, засунув голову в песок?
— Ты думаешь, что возвращение домой защитит меня?
— Да.
Ноа произнес это слово с упрямой уверенностью, но в его глазах читалась тревога, сказавшая Винтер, что он не так уверен, как ей хотелось бы верить.
— Я не могу просто уехать. Мне нужны ответы.
Он тяжело вздохнул.
— У тебя есть какие-нибудь родственники в этом городе?
Винтер покачала головой.
— Мой дедушка умер, когда мама была старшеклассницей, а бабушка скончалась десять лет назад.
— Никаких дядей и теть?
— У моей бабушки случилось несколько выкидышей после рождения моей мамы, поэтому они перестали пытаться.
Ноа смотрел в боковое окно грузовика, как бы прикидывая их ограниченные возможности. Они не могли ходить от двери к двери и спрашивать, не знает ли кто-нибудь, кто мог поджечь дом Тилли. Или помнят ли они перестрелку на заправочной станции «Шелл» двадцать пять лет назад.
— Что случилось с домом твоей бабушки после ее смерти? — спросил наконец он.
— Мой отец его продал. Я использовала часть денег, чтобы построить свои теплицы. — Винтер расстроилась, но смирилась, когда отец сказал ей, что у них есть покупатель на дом. Казалось, что она теряет часть той пожилой женщины, которая прожила здесь более сорока лет. Тем не менее, она не хотела, чтобы дом пришел в упадок, как… — Ох, конечно.
— Что? — спросил Ноа, когда Винтер достала ключи из сумочки и завела двигатель. — Куда мы едем?
— В домик моей матери, — сообщила она ему, выезжая с парковки и направляясь к Парк-стрит, главной улице за городом.
— Где это?
— Всего в нескольких милях к северу от Пайка. Мы будем там меньше чем через полчаса, — заверила она его.
Ноа пристегнул ремень безопасности, но при этом бросил на нее недоуменный взгляд.
— Почему мы едем в этот домик?
У Винтер не нашлось хорошего ответа. По правде говоря, у нее просто не было идей получше.
— В выходные, когда умерла моя мать, она привезла меня в Пайк к бабушке и осталась там, — пробормотала она, набирая скорость, когда они выехали на главную дорогу.
— В домике?
Винтер кивнула.
— Там она могла работать над своими картинами, и ребенок не мешал ее музам.
— Она всегда так делала?
Вопрос возник не случайно. Винтер нахмурилась, затем запоздало поняла, что Ноа хочет понять, мог ли кто-то узнать о распорядке Лорел и проследить за ней. Может быть, из Ларкина.
— Мы приезжали в Пайк, по крайней мере, на один или два выходных каждый месяц.
— И твоя мать всегда уединялась в домике?
— Да, насколько я помню. — Винтер нахмурила брови, пытаясь вынырнуть из давних воспоминаний. — Обычно она отвозила меня к бабушке в пятницу днем и забирала в воскресенье, — сказала она. Точные детали расплывались, но Винтер так и не забыла, как радовалась, когда ее мама доставала чемодан и начинала собирать ее одежду. Винтер обожала проводить время с бабушкой. Никто не говорил ей сидеть прямо или надевать туфли. Ее нос покрывался мукой, а в воздухе пахло дрожжами, маслом и теплой корицей. — В то воскресенье она пришла позже обычного. Я уже успела уснуть, когда она посадила меня в машину. Поэтому я лежала на заднем сиденье, когда… — Винтер замолчала и хмурясь, нажала на педаль газа, когда они достигли окраины города.
— Значит твой отец сразу продал домик? — спросил Ноа, к счастью, не настаивая на подробностях той ночи.
— Нет. Мой дедушка оставил его в доверительном фонде для меня. Пока мне не исполнилось восемнадцать, его нельзя было продать. К тому времени мы оба редко вспоминали, что мамин домик принадлежит мне.