— Если она была одна, — перебил Ноа.
Винтер обернулся и посмотрел на Ноа, который стоял в другом конце домика.
— Конечно, одна. Я гостила у бабушки, а папа находился в Ларкине.
Ноа кивнул в сторону двери в спальню.
— Посмотри.
Пройдя небольшое расстояние, Винтер вошла в комнату, темную из-за тяжелых ставней на окне. Она смогла разглядеть двуспальную кровать посреди пола, заваленную спутанными простынями и одеялом. У дальней стены размещались встроенная книжная полка и комод. Ближе к двери стояло мусорное ведро, заполненное старыми коробками из местного ресторана.
— Здесь беспорядок, — пробормотала она. — Но кажется при маме наш дом всегда стоял захламленным, со стопками принадлежностей для рисования и игрушками, разбросанными по полу. После ее смерти отец нанял уборщицу, чтобы поддерживать чистоту. Мне всегда думалось, что в нем пусто. — Она поморщилась. — Пусто еще больше.
Ноа протиснулся мимо и прошел в центр комнаты. Он указал на поднос у изножья кровати.
— Неважно, насколько неряшливой могла бы быть твоя мама, но нет необходимости в двух бокалах для вина, если она находилась здесь одна. — Кончиком ботинка он указал на какой-то предмет на полу. — Или в этом.
Винтер понадобилась секунда, чтобы разглядеть пустую упаковку от презерватива. Ее охватило странное чувство тошноты. Как в тот раз, когда Стиви Эллингтон осмелился прокатить ее на аттракционе «Вертушка» десять раз подряд.
Зачем тут вино и обертка от презерватива, если ее мать здесь рисовала?
— Должно быть, кто-то вломился, — вырвалось у нее. Голос Винтер прозвучал слишком громко и эхом разнесся по комнате. — Это идеальное место, если хочешь избежать посторонних глаз.
— Верно, — согласился Ноа, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
Винтер прочистила горло.
— Давай осмотримся.
Ноа подошел к комоду и открыл ящики. Винтер с трудом заставила себя подойти к кровати. Не обращая внимания на спутанное постельное белье, она опустилась на колени, чтобы заглянуть под матрас.
Несмотря на темноту, под матрасом ничего не валялось. Если только не считать двадцатипятилетних пыльных кроликов. Она кашлянула, начиная выпрямляться. И тут ее внимание привлек тусклый блеск металла. Протянув руку, Винтер схватила тонкую золотую цепочку, почти скрытую под слоем пыли.
С легким страдальческим стоном она обхватила пальцами украшение и села обратно.
— Что случилось? — Ноа быстро опустился на колени рядом с ней, обхватив ее плечи твердой рукой.
Она подняла руку, раскрыв пальцы, чтобы показать браслет, усыпанный маленькими, но идеальными изумрудами.
— Он принадлежал моей маме.
— Ты уверена?
— Да. — Она провела большим пальцем по одному из изумрудов. — Я видела, как она носила его на старых фотографиях. Это свадебный подарок моего отца.
Ноа крепко обхватил ее за плечи.
— Нам пора идти, Винтер.
Он прав. Здесь нет ничего, кроме пустых воспоминаний.
Она уже потянулась, чтобы ухватиться за край кровати и подняться на ноги, когда заметила конверт, торчащий между матрасом и пружинами. Не задумываясь, Винтер схватила его и вытащила, разглядев имя матери, нацарапанное на лицевой стороне.
— Подожди, Винтер.
Она проигнорировала предупреждение и, открыв конверт, вытащила лист бумаги. Быстро просмотрев письмо, она бросила его на пол, затем потянулась под матрас, чтобы достать еще дюжину конвертов. Прежде чем бросить их в отвращении, Винтер прочитала еще два.
— Угр.
— Винтер?
— Мне нужна минутка, — пробормотала она, пытаясь осознать то, что обнаружила. Существует старая поговорка о том, что у вас выдернули ковер из-под ног. Вот на что это похоже. Или, может быть, лучше сказать, что с ее глаз сняли повязку.
В любом случае, Винтер знала, что уже никогда не будет прежней.
— Ты в порядке? — Ноа наконец вторгся в ее мрачные мысли.
Медленными, методичными движениями Винтер заставила себя сложить письма и вернуть их в конверты.
— Письма адресованы моей матери. — Она остановилась, прочищая горло. — Они… Я не знаю, наверное, это любовные письма.
— Что значит «наверное»?
— В них описаны различные части тела моей матери и то, что он намерен сделать с каждой из них.