Ноа медленно поднялся на ноги, рукой убирая с ее щеки спутанные светлые волосы. Винтер никогда не была элегантной, утонченной женщиной. Она не носила дизайнерскую одежду и не проводила часы в салоне, укладывая волосы или крася ногти. Одна из его бывших подруг назвала ее представительницей богемы, и он понял, что это слово как нельзя лучше подходит Винтер.
Она была неординарной, творческой и эфемерной, как летний туман. Кроме того, она, как и он, занималась защитой окружающей среды. Он поразился решению Винтер построить теплицы на ферме ее деда и использовать урожай для своего ресторана, а также фермерского рынка. Другие жители города высмеивали ее «хипстерский» стиль, утверждая, что добропорядочные, солидные люди из Ларкина никогда не будут наслаждаться вишневым чатни на своих сэндвичах или вегетарианским хашем на завтрак.
Они ошибались.
Уже через год бизнес Винтер процветал так, что другие рестораны города могли только позавидовать.
Добиться такого успеха Винтер стоило больших трудов. Он не собирался допустить, чтобы что-то ее отвлекало.
— Не делай этого, Винтер, — прошептал он мягко.
— Чего не делать?
Ноа провел ладонью по ее щеке. Но это не походило на ласку. Не совсем. Скорее, успокаивающий жест, хотя он и не мог удержаться, чтобы не насладиться ощущением ее атласной кожи.
— Ты смирилась со смертью матери. Ты построила прекрасную жизнь и бизнес, — напомнил он ей. — И что еще важнее, ты стала женщиной, которой твоя мать могла бы гордиться.
Винтер посмотрела на фотографию, зажатую в руке.
— Думаешь, мне стоит выкинуть ее в мусорное ведро?
— Я потратил годы, пытаясь найти причину смерти своих родителей. Мысль о том, что это был просто обычный несчастный случай, так меня злила.
Она кивнула.
— Я помню.
Его губы скривились. Она имела в виду его вспышки во время посещения группы психологической поддержки. Это лишь верхушка айсберга. Его бедная бабушка годами терпела раздражительные настроения Ноа и намеренные попытки нанести удар по всему и всем, кто пытался приблизиться к нему.
— Ты также должна помнить, что только когда я признал, что судьба зачастую несправедлива, что хорошие люди умирают, а дерьмовые живут, и что в этом нет ни смысла, ни причины, — только тогда у меня получилось оставить прошлое позади, — сказал он.
— Это ужасно.
— На самом деле это освобождает, — настаивал Ноа. — Мне больше не нужно проводить ночи без сна, пытаясь понять, за что меня наказали. Или бояться, что если я не буду достаточно хорош или умен, то у меня отнимут кого-то, кого я люблю.
На лице Винтер промелькнуло сожаление о том, что она заставила вспомнить своего друга его болезненное прошлое.
— Я понимаю. Правда, понимаю. — Она покачала головой. — Но это совсем другое.
Ноа боролся со своим желанием продолжить спор. Винтер была доброй, нежной и упрямой, как мул.
— Почему?
Печаль коснулась ее лица.
— Я не виню себя в смерти матери.
— Но?
— Но хочется понять, не было ли здесь чего-то большего, чем просто случайное ограбление.
— Разве это имеет значение?
Она сделала паузу, как будто действительно обдумывая его вопрос.
— Да, — наконец произнесла Винтер. — Имеет.
Ноа сопротивлялся желанию схватить фотографию и смыть ее в унитаз. Не существовало никакого способа заставить Винтер забыть о том, что она видела. Он должен как-то убедить ее перестать копаться в прошлом.
— Знаешь, когда я только начал посещать групповые консультации, я завидовал тебе.
Винтер посмотрела удивленно.
— Почему?
— Потому что ты оплакивала свою мать, но приняла ее смерть, — признался Ноа. — Ты не искала постоянно ответы на вопросы, почему она умерла.
— Мне было четыре года, когда она погибла. Я долго не понимала, что она не вернется домой. — Винтер пожала плечами. — Я слишком активно училась расти без мамы, чтобы задаваться вопросом, почему ее у меня забрали.
— Так зачем искать ответы сейчас? Это не изменит прошлого.
— Нет, но я могу изменить свое будущее.
— Не думаю, что это хороший путь.
Она вздохнула.
— Перестань быть таким разумным.
Он провел пальцами по ее щеке, прослеживая линию подбородка.
— Что ты хочешь от меня?
— Чтобы ты выслушал.
Ноа заставил себя кивнуть. Как бы он ни хотел настаивать на том, что ничего хорошего не может быть от срывания струпьев со старых ран, он не ее врач. Он был другом Винтер. А друзья всегда готовы слушать.