Так что — сложно не оценить поступок рами, если честно. Но у меня даже вышло, даже не потянуло назвать его крысом про себя.
— Можно отметить, — подумав, сказал я, — мне тут премию перевели. Грех не поделиться.
— Эй, эй, эй, юноша, — фыркнул Роско, — каким бы офицером был, если б согласился? Пойдём, прокутим заначку-другую лохматого командира эскадрильи. Не звена, Семь, не звена, эскадрильи! Десять пташек, двадцать пилотов, тридцать техников, у-у-у!!!
Белый огромный горностай в парадке серебристого цвета задорно зашагал рядом. Ну, неплохое общество, если вдуматься. Раминианец и бес-человек, просто отлично.
Большая часть Радиусов населена секторами и разнообразие форм жизни в основном в центре или на Фронтире. Но даже там колонии частенько делятся на горгонов-горго с раминианцами-рами-крысами, соккоро и людей-хомо, ну, точь-в-точь Бирюлёво с его ценными иностранными специалистически-расово верными диаспорами.
На Станциях, из-за габаритов самих Станций, даже самых огромных, всё несколько иначе и тут быстро привыкаешь к самым разным моментам. Долго поживших на Станции, так-то, легко отличить на твёрдой земле, мы не удивляемся всем, кого обычно считают чужими, мы к ним привыкаем, мы среди них живёт.
И, да, космическим интернационалом тут не пахнет, не путайте кислое с пресным.
— Тебя тянет к пирсам, что ли? — удивился Роско. — Романтичная ты душа, Семь, надо же.
Спорить не стал, рами прав, ну, в плане пирсов и тянет. Проживи тут больше двух циклов и чуть меньше трёх стандартных старо-земных лет, всё равно не привыкнешь к космосу. У нас в конурах нет иллюминаторов, это ненужная роскошь с нарушением ТБ, у нас панели, показывающие красивые мультфильмы. Настоящий космос вокруг Станции виден лишь с мостиков станционных кораблей с пташками, с центрального поста и, конечно же, с верхних палуб, где наша местная аристократия с туристиками побогаче.
Потому меня и тянет к пирсам, где постоянно снуют корабли, кораблики и дроносуда, челноки, лайнеры, челноки с лайнеров, рейсовые посудины и федеральные патрули. Пирсы Станции крайне редко закрываются огромными металлическими лепестками, пирсы прикрыты силовым полем и через него, особенно в промежуток между швартовками-отлётами, весьма даже видится космос.
Безграничная ледяная пустота, сплошь усеянная переливами светящихся точек. Видели ночное небо в поле и без отсветов цивилизации в ближайшие десяток-полтора километров? Точь-в-точь такая же красота, когда чёрный бархат сплошь усыпан алмазами, самоцветами и бриллиантовой крошкой, моргающими, мигающими, дышащими и заставляющими смотреть, смотреть и желать когда-то увидеть звёзды вблизи.
Мне вот, так выпало, повезло. Увидел, опробовал, ознакомился, пользую да практикую.
Вроде бы стоило возненавидеть всю эту великолепную тряхомудию, но не выходит. Это сильнее меня, это побеждает плохие мысли, боль, физическую и душевную, всё. Наверное, звёзды стали моей личной нирваной, дающей возможность мириться с невидимым ошейником, полученным на их фоне. И, вот ведь, к космосу не привыкнуть, почти как к женской обнажённости. Ну, к той, что ценишь и считаешь красивой, конечно же.
Роско, как ни странно, не имел ничего против крюка в сторону пирсов. Даже тормознул тележку, катящуюся после развоза и в свободном статусе. Ну, спасибо, рами, иногда здесь удобнее передвигаться на платформе, чем измерять коридоры Станции пешком.
Станция живёт каждую секунду, и тут нет смены дня-ночи. Желается подрыхнуть в привычные часы, ну, с десяти до шести? Милости прошу, в свою капсулу, кубрик, номер, апартаменты или каюту в пришвартованном корабле, милости прошу, выводите на экран-иллюминатор Луну над живописными римскими древностями, три алых карлика стальных песков Бан-Ну или ещё чего, глуши звук и спи.
Не имеешь шумопогашения, иллюзии прекрасной ночи и записи мелодично-плотоядных гипер-сверчков Гадры? Ну, спи, как придётся.
Это всё к чему? К постоянно снующему взад-вперёд населению Станции, прилётному, сосланному или местному, всё равно. Несомненно, родившиеся и живущие тут, как и каторжане, пусть и мало, но имеющиеся, привыкли к режиму. Но не все.
И потому, мешаясь с прилётным людом, нелюдью и тележками-повозками-дронами, коридоры Станции всегда забиты. И если не толкаешься, то, во-первых, не испоганят настроение, и, во-вторых, точно не обшмонают карманы.
Да, в основном тут платят электронно, но кроме настоящего живого лавандоса, а такого тут тоже немало, в карманах, за пазухой, в подсумках с сумками, может оказаться что угодно. Так чо карманников на Станции всегда ловили. Ловят и будут ловить. Пусть они в основном и залётные, кому ж придёт в голову чистить непосильно нажитое там, где живёшь?
Пирс, правый-Два от Радиуса, вовсю работал. На рейде красовался лайнер из центра, вот-вот прибывший с Радиуса. Огромный металлически-композитный кит, погасивший разгонно-тормозные ускорители, убравший промежуточно-основные, и подруливавший боковыми ионными. От него, вися переливающимися бусинами, вытянулись в три очереди шаттлы. Самые большие, почтово-грузовые, в левую часть пирсов, остальные, пассажирские, сюда к нам.
Туристики любят Фронтир, здесь всегда есть, где побаловать ЧСВ, получить адреналинчику и удовлетворить всю грязь, перекипающую в хозяевах жизни центральных систем. Потому лайнеры висят у Солар-55 постоянно, шаттлы с них снуют туда-сюда, а на космос можно любоваться круглосуточно.
— Новая порция свежего дерьмеца, — поморщился рами, — сегодня-завтра безам работы по уши. Хорош, лайнер люкс, эти в Логово не попадут, не по статусу.
— А вот тут, дружище, ошибаешься, — хмыкнул я, любуясь сапфировой россыпью системы Клео, прячущейся за облачно-газовым скоплением, переламывающим свет Клео в такое вот интересное нечто.
— Вот тут ты ошибаешься, дружище, — повторил я, — как раз любители люкс и вип-стайла обожают отдых погрязнее, тут им жизнь пахнет не мусором, денатуратом и ножиком под рёбра, а пороками, щекочущими их дресс-код всего и вся.
— В чём вам, людям, не откажешь, так это в странновато-дикой логике, — пожал плечами Роско, — на вас эволюция то ли отдыхала, то ли, наоборот, чересчур накреативила.
Вот такие мы загадочные, дружище, даже разумный горностай нас не всегда не понимает, хотя кто-кто, а уж рами с людишками всегда найдёт общий язык.
— А где ваш дом?
— Его нет, — сказал Роско и замер на пару секунд столбом, — он умер, наш дом.
— Извини.
— не за что. Поехали и нажрёмся, как дикие свиньи, Семь, пока в Логово, в поисках грязных наслаждений не нагрянула свежая порция человеческой девчатины и, явно не первой свежести, партия мужнины третьего срока годности. Бр-р-р…
Никакого желания подначивать рами не возникло, а выпить и впрямь тянуло.
Первое, бросившееся в глаза в Логове, оказалась странно молчаливая Девять. К ней-то и пошёл, желая пожать руку, чмокнуть щёчку и, веще, выявить своё притворное расположение к сестре по оружию.
Осталось разобраться — чего ж с ней?
— Ты чего, подруга? — не то, чтобы переживал-переживал, несмотря на наше «плечом к плечу» последнее время, но… Девятка стоила добрых слов, даже если немножко лицемерить.
— Меня продали, — Девять выпила своё пойло и уставилась перед собой, — как собачонку, как пинту пива, как…
Дела-а-а, однако.
Глава 11
Дыц-дыц-дыц-дыц… Рад бы сказать, мол, тут черноглазые гуманоиды пилят на космосаксах, но под космосаксы танцуют приват, а в общем зале — тупо кач, свет, сиськи.
Красный заставляет нашу нервную систему нервничать, даже если кажется, мол, иначе. Красный улавливается зрительными нервами только с возбуждением возбудителей.
Красный и обнажённые тела созданы друг для друга при животных потрахушках.
Красный провоцирует выработку всяких гормонов и тестостерон в том числе.
Красный…
В общем, хозяева стрип-клубов, борделей и прочей халабуды с влажным хлюпаньем, ох-ах и прочим абер лангзам-лангзам да deep-hard-and-slowly по самые гланды, красный свет пускают в отдельные помещения. А там, где клиенты с клиентками укачиваются натурально-химическими кайфоловками, выбирая кто свежую девчатину, а кто потрёпанную мужнину, а кто и всё сразу, в общем… В общем, там красного немного. Причина проста — чтобы лишний раз не передрались.