Президент выбрал Пасадену. В печати сразу появились предположения, будто у Кампоманеса есть секретный план: вытащить из уединения Фишера, переехавшего жить в Пасадену (пригород Лос-Анджелеса), и устроить-таки его долгожданный матч с Карповым. Сам же Кампоманес объяснил свое решение самым высоким призовым фондом Пасадены — с учетом специального отчисления в сумме 40 тысяч долларов на развитие шахмат в третьем мире, что, конечно, не могло не растрогать сердце филиппинца (тем более что по правилам ФИДЕ эти деньги распределяются самим президентом).
Через две недели Корчной выразил согласие с решением Кампоманеса, советское же руководство сразу категорически отвергло его. Подлило масла в огонь и решение президента провести другой полуфинал, между Смысловым и Рибли, в Абу-Даби (Объединенные Арабские Эмираты). Согласиться с этим — значило заранее поставить нашего прославленного ветерана в невыгодные условия, учитывая жаркий климат и другие экзотические прелести.
Многие так и не поняли подлинной причины возражений советской стороны по поводу проведения матча в Пасадене. Официальная версия — это отсутствие гарантий безопасности Каспарова и членов его делегации, так как Пасадена закрыта для советских дипломатов.
Бытовало наивное мнение (так думал и я), что Кампоманеса просто хотят поставить на место: слишком уж вызывающим выглядело его пренебрежение мнением участников. Обмануться было нетрудно. Вот что, к примеру, писал в «Советском спорте» Рошаль, имея в виду обещание Кампоманеса гарантировать безопасность своим личным присутствием: «Скорее всего у вознесшегося Флоренсио Кампоманеса попросту закружилась голова от высоты доверенного ему поста… Полноте, Кампоманес. Там, где не гарантирована безопасность президентов США, где подвергаются нападению даже крайне редко допускаемые в эти места советские дипломаты, — там ваше «личное присутствие» не решит всех проблем». А в это время советский пловец Владимир Сальников устанавливал рекорды в бассейнах Лос-Анджелеса…
Мое личное знакомство с околоматчевой политикой началось 12 июля.
Накануне мне позвонили в Баку и сказали, что в Москву прилетает Кампоманес и я должен явиться на переговоры. Перед встречей с Кампоманесом состоялась беседа в отделе пропаганды ЦК КПСС с заведующим отделом Б. Стукалиным в присутствии генерала КГБ. Там мне было сказано, что мы — великая страна и не позволим, чтобы нам диктовали условия; в Америке матча не будет, раскол ФИДЕ нас не пугает, и даже если Корчного объявят чемпионом мира — что ж, доставим ему эту радость, проведем свой отборочный цикл и активно включим Карпова в бойкот решений Кампоманеса. Меня убеждали, что на карту поставлен престиж страны. В итоге я был вынужден отказаться играть в Пасадене. Кроме того, у меня не возникало никаких сомнений, что со временем все встанет на свои места. В тот момент я не мог себе представить, что становлюсь жертвой интриги.
Встреча с Кампоманесом состоялась в 9 часов вечера того же дня в Спорткомитете. Беседу с президентом вел председатель Спорткомитета М.Грамов, присутствовали В.Ивонин, Н.Крогиус, А.Карпов, В.Смыслов и я.
Полуторачасовая беседа (Грамов давил, а Кампоманес отбивался, но не сдавал позиций) привела к тому, что почти все стали говорить на повышенных тонах. Помню, я сказал Кампоманесу: «Господин президент, своим решением вы посягнули на право претендентов выбирать место матча». В ответ последовало: «Правильно, но почему вы не поставили на первое место Роттердам?»
Тут я, кажется, начал кое-что понимать.
К концу беседы незаметно всплыло новое предложение нашей стороны: матч Смыслов — Рибли играть в срок и в намеченном месте, то есть в Абу-Даби, а матч в Пасадене возможен лишь при выполнении следующих условий:
1) гарантировать полную безопасность советской команды;
2) разрешить на период матча въезд в Пасадену советским дипломатам, аккредитованным в США;
3) не допускать каких-либо демонстраций во время матча.
Кампоманес ответил, что сейчас он не в состоянии решить эти вопросы. Ему предоставили возможность связаться по телексу с организаторами. Все как-то ожили и даже повеселели, кроме меня. Я ничего не понимал: всего несколько часов назад мне говорили о бойкоте обоих матчей, о твердой позиции — и вдруг решили играть в установленный срок матч в Абу-Даби, а мой матч с Корчным повис в воздухе до выполнения невыполнимых условий.
Я вернулся домой около часа ночи разбитый и подавленный. Маме сказал: «Я ничего не понимаю, но, кажется, меня предали». Ночь была тяжелой, а утром мы узнали, что Кампоманес, так никуда и не позвонив, улетел в Тунис. Вслед ему был послан телекс, в котором были повторены предложения, высказанные на встрече в Спорткомитете.
Через два дня на пресс-конференции в Тунисе Кампоманес заявил: «Если Каспаров не явится в назначенный день, 1 августа, на матч, ему будет засчитано поражение». А еще через день стало известно, что Смыслову прислали из Абу-Даби пять билетов… с благодарностью за согласие играть. Я позвонил туда, где всего несколько дней назад мне гарантировали поддержку. На вопрос, что будет дальше со мной, Стукалин ответил: «Как гражданин, ты должен понять, что это в интересах страны». Когда же я спросил, почему должен выбыть из игры один, мне было сказано (при этом уже на вы): «Вы еще молоды, можете три года и подождать».
К вечеру ситуация вновь изменилась. Меня пригласил к себе Грамов. Он встретил меня весьма радушно и сообщил, что независимо ни от чего матчи 1 августа не начнутся, что готовится второй телекс и что в печати опубликуют переговоры с Кампоманесом… «Могу ли я ехать в Баку?» — спросил я. «Конечно, Баку — не Пасадена, там мы тебя всегда разыщем». Он проводил меня до дверей и тепло попрощался.
И действительно, Кампоманес объявил о переносе матчей на пять дней. В Баку я, однако, не уехал, и четыре дня прошли в ожидании. Решение все не принималось.
В те кризисные дни мне впервые пришлось беседовать с Карповым. После окончания переговоров в Спорткомитете чемпион мира предложил мне обсудить создавшуюся ситуацию наедине. Беседа, состоявшаяся у него дома 15 июля, была для меня психологически очень сложной. Карпов настойчиво убеждал меня, что самое главное сейчас — не допустить раскола ФИДЕ, или, как он выразился, не получить мат в один ход. Поэтому, продолжал он свою мысль, не нужно препятствовать проведению матча Смыслов — Рибли, а за матч в Пасадене необходимо начать совместную борьбу. При этом он посоветовал мне обратиться к Г.А.Алиеву, в то время члену Политбюро ЦК КПСС, в свою очередь обещая организовать встречу у секретаря ЦК КПСС М.В.Зимянина.
По неопытности мне было нелегко разобраться в хитросплетениях закулисной борьбы, которая велась вокруг матча, но в тот момент я инстинктивно почувствовал опасность. Ведь мне уже стало известно, что в ЦК партии и Комитете госбезопасности считают матч в Пасадене политически неверным шагом. Вероятно, уже тогда было решено бойкотировать Олимпиаду в Лос-Анджелесе. И Карпов знал об этом. Поэтому-то так важно было разделить матчи в Абу-Даби и Пасадене. Обещание Карпова найти в будущем какой-либо иной способ включить меня в претендентский цикл, если матч с Корчным все-таки не состоится, только усилило мои подозрения.
Отныне у меня не оставалось сомнений: единственный шанс продолжить борьбу за чемпионский титул — добиваться одновременного начала обоих полуфинальных матчей.
Что было делать? 21 июля я позвонил Алиеву и изложил суть дела. Он меня обнадежил, сказав, что матч состоится. Только после этого я вернулся в Баку.