На пленуме федерации, состоявшемся в конце октября, новым председателем был избран Александр Давидович Чикваидзе, профессиональный дипломат. Я выступил на заседании с программной речью, в которой изложил основные пути развития советских шахмат в духе происходящих в стране перемен. И встретил общее одобрение.
На этом фоне настойчивые уговоры Грамова и Гаврилина не препятствовать избранию Севастьянова почетным председателем федерации показались мне всего лишь попыткой подсластить тому горькую пилюлю. Интересно, что предложение об этом, сделанное на пленуме Батуринским, было встречено гробовым молчанием. Многие делегаты недоуменно переглядывались, а один даже выступил с резкой критикой. Но, желая избежать нового конфликта, я ограничился короткой примирительной речью. Это не было проявлением малодушия — просто в тот момент я верил в возможность достижения общего согласия по шахматным проблемам.
Увы, почетная отставка Севастьянова, по существу, свела на нет все мои достижения: перемены в федерации многим теперь представлялись лишь временной перегруппировкой сил. Но, воодушевленный первым успехом, я надеялся вскоре одолеть и Кампоманеса. Имея за спиной, казалось бы, гарантированную поддержку своей федерации, можно было вполне рассчитывать на успех. Однако я начисто упустил из виду прочность спайки Госкомспорт — Кампоманес, освященной участием обеих сторон в февральских событиях 1985 года. Не имея достаточного политического опыта, я не подозревал об упругости системы, позволяющей ей выдерживать самые мощные удары, и лихорадочно готовился к заранее обреченной лобовой атаке.
Тем временем Кампоманес всячески старался завоевать мое расположение. И придумал весьма оригинальный ход. На закрытии матч-реванша в Ленинграде мне не вручили ни диплома, ни медали чемпиона мира. Взамен Кампоманес предложил провести пышную коронацию в Дубае, пообещав медаль из чистого золота. Я отказался. Очевидно, президент решил, что этот отказ распространяется и на все будущие матчи, потому что на следующем чемпионате мира в Севилье меня снова лишили почетного трофея…
Перед самым отъездом нашей команды на Олимпиаду в Дубай, где должен был состояться и конгресс ФИДЕ, руководство Госкомспорта объявило о своей поддержке Кампоманеса. В ответ я обратился к А.Н.Яковлеву, надеясь с его помощью изменить позицию Госкомспорта. Но и столь авторитетного мнения оказалось недостаточно — Кампоманесу симпатизировали не только спортивные руководители…
Уповая на чудо, я все же продолжал кампанию в Дубае, до поздней ночи агитируя делегатов конгресса голосовать за бразильца Линкольна Лусену. К сожалению, официальное объявление позиции Советской федерации решающим образом повлияло на результаты выборов. Все страны просоветской ориентации отдали голоса Кампоманесу, что, в свою очередь, определило позицию и колеблющихся делегатов.
В Дубае Кампоманес пользовался особым авторитетом, и организаторы не скупились на предвыборную кампанию. Местное телевидение в подробностях живописало биографию президента и на все лады расхваливало его вклад в мировые шахматы. Организаторы устроили несколько пресс-конференций, на которых, понятно, у Кампоманеса не было проблем с «каверзными вопросами».
Зато мне, в отличие от президента, так и не удалось изложить в местной прессе свою точку зрения. По чьему-то негласному распоряжению мое интервью, призывающее к переменам в ФИДЕ, не было опубликовано в Дубае. Случай, пожалуй, уникальный — чемпиона мира лишили возможности выступить в печати во время всемирного шахматного форума, каким является Олимпиада!
В итоге мы потерпели полное поражение. Кампоманес играл на своем поле и по своим правилам. В сравнении с ним мы выглядели любителями. Силы оппозиции получили столь слабую поддержку, что не потребовалось и голосования. По сути дела, Кампоманеса пригласили продолжить свое пребывание на посту. Нельзя даже сказать, что Лусена проиграл: борьбы просто не было. Проиграл я, ибо бросил на чашу весов свою репутацию чемпиона.
К тому же полночные организационные хлопоты мало способствовали игре в шахматы. Советская команда и в целом играла неровно, а после моего проигрыша Сейравану, приведшего в итоге к проигрышу матча одному из главных конкурентов — команде США, наше положение и вовсе казалось отчаянным. Помимо американцев на золотые медали серьезно претендовала и ровная, уверенная в себе английская команда. Проиграй мы Олимпиаду, в мой адрес несомненно посыпались бы обвинения в том, что, занимаясь политикой, я пренебрег спортивной честью страны.
Все же мощный финиш позволил советской сборной вырвать победу. А я, выиграв три последние партии, завоевал сразу три золотые медали: за общекомандную победу, за лучший результат на первой доске и за абсолютно лучший результат на Олимпиаде. Правда, металл, из которого были сделаны медали, совсем не походил на драгоценный, хотя, по хвастливому заявлению Кампоманеса, местные шейхи выделили ему 7 миллионов долларов на проведение Олимпиады.
Проиграв борьбу в ФИДЕ, я пришел к выводу о необходимости создания независимой организации гроссмейстеров, способной защитить их права и направить шахматы по пути реформ. На мое предложение собраться прямо в Дубае и обсудить насущные проблемы с готовностью откликнулись многие гроссмейстеры. И хотя мы не имели заранее составленного плана действий и вряд ли могли четко определить свою будущую программу, все сходились на том, что глубинные конфликты, назревшие в мировых шахматах, требуют скорейшего разрешения. В первую очередь это касалось резко усилившегося административного аппарата ФИДЕ, который практически полностью оттеснил гроссмейстеров от руководства шахматной жизнью. Бюрократический произвол мешал организации новых соревнований, которые при условии широкой поддержки со стороны западных спонсоров и прессы могли бы поднять престиж шахмат.
После горячих двухдневных дискуссий мы выработали основные положения нашей программы. Решено было начать с организации Кубка мира — соревнования из шести супертурниров, в которых должны были принять участие 24 сильнейших гроссмейстера. В двухлетнем цикле розыгрыша первенства мира, предусмотренном планами ФИДЕ, для Кубка не находилось места, поэтому одним из наших первых требований стало возвращение прежнего трехлетнего цикла. Вообще, волюнтаристские решения Кампоманеса вызвали резкое недовольство среди гроссмейстеров — в тот момент многие мои коллеги стали, наконец, сознавать, что за бурной деятельностью президента скрываются непомерные амбиции и стремление укрепить личную власть. В письме, адресованном генеральной ассамблее ФИДЕ, мы указывали, что организуем новую ассоциацию «во избежание дальнейших недоразумений между ФИДЕ и ведущими гроссмейстерами, а также для облегчения процесса принятия решений».
Для подготовительной работы там же, в Дубае, был создан временный Совет из семи гроссмейстеров: я был избран президентом, Анатолий Карпов и Ян Тимман — вице-президентами, членами Совета стали Любомир Любоевич, Лайош Портиш, Ясер Сейраван и Джон Нанн. Именно этой семерке предстояло 15 февраля 1987 года скрепить своими подписями документы, удостоверяющие официальное рождение новой международной организации — Ассоциации гроссмейстеров (АГ). Неудивительно, что в Совет вошли только гроссмейстеры экстракласса, представляющие ведущие шахматные державы. Это было естественной реакцией на засилье в ФИДЕ некомпетентных делегатов из малых федераций.
Объединение гроссмейстерской элиты явилось необходимым условием для создания Ассоциации, но уже в Дубае по репликам рядовых гроссмейстеров можно было предвидеть возможное недовольство «второго эшелона» деятельностью Совета. Все-таки главный турнир Ассоциации — Кубок мира — был рассчитан именно на сильнейших шахматистов.