Возникали те же самые споры, которые веками велись в прежнем мире. Мы с Павлом хотели, чтобы Цезарь никогда не пришел со своим войском свергнуть республику. Ведь не всегда в истории правили цезари, был же прецедент в реальности – демократическая республика в Элладе и Риме!
Павел предложил объявить демократическую республику, с чего начали в древней Греции и Риме. Конечно, без какого-либо рабства. И, конечно, избирать управление полисом по римскому праву – поскольку власть принадлежит народу, и право решающего голоса – каждому гражданину республики. Должно быть коллективное управление – парламент.
Сторонники возобновления прежней социальной системы стояли за сильную власть вождя. Мы стояли за парламент, пока временный.
Михеев кричал:
– Никакой элиты! Не признавать мнения меньшинства!
От наших сторонников настаивали:
– Избирать только умных и мудрых!
– А как местные? – обратился Михеев за поддержкой к Трансформеру. Тот смешался:
– Я художник, вне политики. Но мне нравится демократия.
Он жил тихо, ему достаточно было миски каши и куска хлеба из зерен съедобных растений.
Михеев говорил, стараясь собрать свои мысли во что-то веское:
– Нужно охватить всех железным обручем государства, чтобы выстоять!
Эти слова были для анархистов в истлевших тельняшках, как серпом по телу. Они кричали:
– Выгнать их за пределы города!
____
На следующий день на той же площади выбирали управление полисом.
В состав парламента полиса предложили инициаторов из команды прилетевших из космоса. Все поверили, что власть должна была состоять из самых образованных и нравственных граждан. А кто будет председательствовать?
Мне претили наименования вождей. Фараон, царь, принцепс, каудильо, президент, председатель, гетман, атаман. Слишком напоминали плохую историю человечества. Старший брат? – явно напоминает что-то мерзкое. Гражданин – это еще ничего. И я предложил назвать руководителя нашей парламентской республики первым гражданином, Такое звание уже было в истории.
Наши тут же выдвинули меня на должность первого гражданина, поскольку учли мой богатый опыт управления организацией.
Мне не хотелось выделяться по личным причинам, хотя было трудно отказаться. Как появляются сакральные вожди? Это тайна. Несомненно одно, это случайный выбор, вначале сговором узкой группы лиц, а потом усиленной пропагандой. Избирают убежденных «агитаторов и главарей», а это, как правило, однобокие, не читающие сложные книги, что позволяет им сосредоточиться на одном твердом убеждении. Это они делают историю, потому что слюнтяй, глубоко познавший природу мира и потому сомневающийся, не сможет стать вождем или диктатором. То есть, власть – у прущих напролом, и оттого они – зло, которое и делает историю.
Я не был мачо, в игре мускулатурой доказывающим свой мачизм, и не мог бы слепо кидаться на амбразуру, как патриотическая десантура в синем берете набекрень. Хотя мог целиком влиться в энергию футбольной битвы, аж заходило сердце. Не любил мачизм, даже в суровом герое войны с пустой глазницей художника Гелия Коржева, несгибаемого в смерти, потому что я не допускал, чтобы людей доводили до такой степени стойкости.
Всегда хотел уползти в раковину своей внутренней жизни, словно в чем-то был виноват, и поэтому боялся и не хотел груза ответственности за людей. И весь был в сомнениях, куда идти, не имел четкой программы, кроме разве ощущения смысла пути новой истории в первозданной заре.
Может быть, инстинктом чувствовал, что не смогу быть диктатором, даже авторитарным.
Что я знал? Не больше, чем другие. Меня, до обрушения всего, бросало в разные ситуации, руководил большой организацией, то есть ругался с подчиненными, пытаясь добиться результата, что несовместимо с теплотой и эмпатией, но ни разу не чувствовал себя мачо.
Мне не нравилось преодоление препятствий сообща, а не каждым в отдельности. На самом деле выходило так, что кому-то одному надо было брать на свои плечи всю ответственность за работу, и тащить на себе толпу. Сотрудники оборачивались только одной стороной – неучами, не отвечающими ни за что.
Я надрывался, чтобы организация выживала, ибо экология в крутой динамике экономики была на обочине. Бог знает, сколько усилий и напряжения перенес! Так напрягаться можно только в молодости, полной сил и энергии! Я был не человеком, а заводом по производству чего-то неопределенного.
Так я испортил свой характер, став неприятным аскетом. Осталась только горечь от бесплодных усилий сберечь выживающую организацию. Наверно, есть другие руководители, испытывающие удовольствие от общения с сотрудниками, эксплуатируя их, не знаю. В моем случае эксплуатировали меня.