Бухгалтер Михеев сразу отгородил меня от финансовых дел.
– Вы не волнуйтесь, – ласково успокаивал он. – Делайте свои великие дела, не нам чета. Не отвлекайтесь, я сам.
Так я потерял контроль над финансами. Перестал понимать, что происходит. Что это, желание облегчить мне работу? Или крючок, за который он меня держит? Во мне шевельнулась неприязнь.
– Вы что-то прячете?
Я боялся одного: могу возненавидеть людей. Когда берешь на себя ответственность за результат, то на пути обнажается каждый человек, и, как правило, остается мало таких же невольно самоотверженных, а остальное большинство неучи или лентяи, и этот груз надо тянуть, не дополнительно, а как основной груз. Это из моего горького опыта руководства организацией.
Недаром Иосиф Виссарионович с обагренными кровью руками был аскетом, и народ называл это скромностью вождя. Неужели в таком аскетизме жили коллективы людей, все человечество, – в постоянном напряжении, подгоняя один другого, выговорах и поощрениях, изгоняя из себя человеческое, теряя благоговение перед чудесами мира? Не отсюда ли корни неравенства, распрей и войн?
Скорее я был похож на стоических героев Хэма, которых не сломает и смерть. Хотя не знаю, как бы поступил, побеждать ли Левиафана в одиночку, с которым боролся старик, привезший неизвестно зачем огромный скелет, обглоданный акулами, или стоически умирать, как смертельно больной путешественник, стиснув зубы взиравший на снега Килиманджаро.
Как страшно было бы это избрание меня как всенародной надежды! Что такое ответственность? Когда не умозрительно со стороны, а своей шкурой отвечаешь за живых людей, как за свою семью. И нужно добиться того, чтобы твоего слова ждали – это было необходимо.
Однако сейчас состояние мое было другого рода, теперь я любил свою работу – не из отчаяния выжить, а предчувствуя новую цивилизацию. Во мне с детства жила картина: за бугром в ранней утренней измороси – заря, за которой чудилась небывалая первозданная страна. В этом рождении бледного восхода, обещающего близкое сияющее чудо, исчезал любой стоицизм, мысли о преодолении смерти.
Но как можно было отказаться, то есть сдаться? Меня держало желание сделать мир справедливым, тем более, сейчас, в самом начале нашей новой истории. То желание, что переживал, когда в последние дни перед полетом в космос слушал на радио в «Особом мнении» человека – «совести эпохи».
И – я предложил вместо себя Марка Петрова.
При избрании парламента победило меньшинство, более умные – мои друзья и сторонники. Наша маленькая общественность поверила меньшинству, потому что мы были из космоса, более образованные и видевшие гораздо шире, до пределов мироздания, чем наши собратья. С тех пор нас стали называть «астронавтами».
По моему предложению, из числа парламента первым гражданином избрали Марка, который стал отвечать за науку и экономику. Меня же оставили духовным лидером, чем-то вроде аятоллы. Павел Отшельник и Петр стали народными трибунами, отвечающими соответственно за культуру и сельское хозяйство. Единственному же иностранцу Майку поручили его, западную половину мира.
Решили, что избираемый народом парламент и исполнители ни в коей мере не должны оставаться без присмотра, нужны противовесы для равновесия, то есть голоса сообщества сторонников оппозиции. Причем в новом государстве не должно быть суда как учреждения. Должен быть судебный закон, по которому спорящие стороны свободно выбирают компромиссного арбитра и присяжных. Так можно было лишить судилище возможности поддаваться сторонним влияниям тех, кто будет обладать большими, чем другие, материальными ресурсами.
Наконец, Павел предложил голосовать.
Из числа самых умных, вроде нас, прилетевших из космоса, выбрали ответственных исполнителей по вопросам войны и мира, внутренних споров и конфликтов, назначения присяжных заседателей в судебных спорах.
Юдина и Михеева не избрали в парламент.
У Юдина внутри что-то упало.
– Будущее придет – оно вас уничтожит!
– Будущее уничтожит и всех нас, – отвечал я.
Павел сказал что-то нелепое:
– И, наверно, перейдет в бессмертие.
Те удалились, скрывая уязвленное самолюбие:
– Еще посмотрим, кто победит!
У них было много сторонников, которые были недовольны аморфностью новой власти и странными ограничениями, что накладывала Конституция. Особенно они боялись врагов-варваров, которые, несомненно, могли истребить всех.
Но мы еще не осознавали страшной силы противостояния агрессивной уютной архаики – неуютному модерну. Я не был ни на одной из сторон, потому что не знал, правилен ли путь модерна. Как правило, движущие силы истории уничтожают в борьбе один другого, а побеждают третьи – мародеры.