«Гоголь: «Всякое истинно русское чувство глохнет, и некому его вызвать! Дремлет наша удаль… крепость и сила, дремлет ум наш… Стряхни же сон с очей своих и порази сон других… Гнева – противу того, что губит человека, любви – к бедной душе человека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам… Найдешь слова – огни, а не слова… как от древних пророков. Гоголь».
«Интерес браться за дело коренится в самом моем мироощущении – он вспыхивает от небывалой младенческой надежды, как в поэзии, полный чудесных метафор из внешнего мира».
«Уйти из натуралистической слепоты настоящего в библейскую глубину истории, – в сдвиги духа, выдирающегося из нагромождений тягот, в его стоицизм, веру в иное будущее, или уж в безверие. «И голову подъемлет из воды все то, что вскоре станет земноводно. Б. Ахмадулина».
____
Со времени моей первой любви прошло много лет, я снова испытал благоговение любви, смывающей мусор существования, как прилив гулкого спокойного океана. Полюбил другую, но тоже очень серьезную и внутренне честную, душа ее не могла солгать, – видимо, это мой тип женщин. Но был ли я когда-нибудь полностью счастлив? Ведь я хотел более полного смысла существования.
Во всяком случае, в моей дочке я ощущал вечно летящее в небо детство. И таял, когда она лепетала:
– Папа, давай я поморгаю ресницами на твоем лице?
Когда исчезли мои родные, передо мной снова встал вопрос: умереть, или снова искать смысл жить? Только из еще более глубокой пропасти.
А теперь моя любовь к жене и ребенку осталась горькой памятью, не могущей исчезнуть никогда. Но я благодарен первой любви, открывшей мне путь к смыслу жизни.
Это было время обаятельной «белорусской весны». Люди мирно выходили на демонстрации, заполняли центральную площадь и боковые улицы, пели песню о переменах. Девушки и женщины в белых нарядах, разувшись, становились на скамейки и аплодировали нескончаемой реке демонстрантов, взявшись за руки вели хороводы и отплясывали перед полицейскими-«космонавтами», кричали: «Никто вам не даст!» или дарили им цветы. Потом подбирали мусор и складывали в урны. Это было не лицемерное, а настоящее феминистское движение.
Что-то совершенно новое – вегетарианская революция!
Я вместе с моими соратниками создал общественное экологическое объединение. Экология планеты казалась мне проблемой самого сокровенного в человеке – возрождением экологического поведения людей, благоговения перед миром, дарящим нам чудо.
Сразу нашу организацию наводнили разного рода люди. Молодые энтузиасты с неопределенными романтическими взглядами, готовые войти в любую партию, кроме провластной. Уволенные из официальных учреждений за самостоятельность. Отставные депутаты, полные энергии сочинять законы. Разные мутные личности, ловкие и услужливо глядящие в глаза.
В этом потоке энергий трудно было следовать моей цели. Цель создания нравственно чистого предпринимательства, чистого творчества соответствовала найденному мной смыслу жизни, только эта махина организации плохо поворачивалась в эту сторону, – там волновала всех возможность карьеры в случае победы нашего общественного движения. Те проблески новизны, понимания всего, которые иногда вспыхивали во мне, не могли стать смыслом в реальной работе. Тем более, что нам не удавалось быть полезными кому-то, кроме кучковавшихся вокруг нас карьеристов, еще не знавших, что наше движение захиреет, и их усилия пойдут насмарку. Всегда ощущал, что делаю не то, что мне нужно.
Не было ощущения ни надежности, ни плодотворности моей работы в общественном движении. То ли чувствовал бесполезность нашей борьбы, не вышедшей в общественное признание, то ли ненадежность признания. Тем более что в последнее время многие кумиры были свергнуты с пьедесталов, обнаружились эпизоды харрасмента, их мелочная завистливость и доносительство.
Зачем надо было работать впустую с экологической общественностью? Кому и зачем нужны были крики экологов, нищих, не обладающих ресурсом? Нас все равно никто не услышал из обладающих властью. Он мог что-то оторвать от госресурса только ради гибнущих от загрязнений районов, да и то из-за возмущения местных жителей. Мне было постоянно стыдно, что мои усилия, моя организация бесполезны.
Вдруг пронзила мысль: а был ли виноват я сам в развале нашего движения? Наверно, не хватило зубастости? Или пошел не тем путем, в безденежном энтузиазме добровольца, бескорыстно желающего добра стране?