Они проникали в леса, разговаривали с «самозанятыми», окопавшимися в своих землянках. Те высовывались из проемов-дверей, глядя со страхом и недоумением, потом с интересом.
Защитник и Мужественный нашли небольшую общину в лесной чаще, и стали убеждать их не терять достоинство, не опускаться в жажде выжить, и присоединиться к полису, который несет новую цивилизацию.
– Какую цивилизацию? – хрипло ворчал в бороду старший. – Ту, что была? Она погибла от собственной скверны. Вы, небось, из мировой элиты, поэтому спаслись.
– А вы-то кем были?
Заросший старший почесал спину.
– Давно уж это было. Я мирно сидел в министерстве, никому не мешал, не участвовал в революциях.
– Значит, способствовал гибели? – дразнил его рисковый Защитник.
Старый леший замахивался на него сучковатой палкой.
– А ну, отыди, пацан еще!
Но высунувшиеся из землянки такие же бородачи заступились:
– Продолжай, пионер.
Наши парни доказывали, что в полисе сплошная демократия, и бояться совершенно нечего – там нет ни авторитарной власти, ни войска, ни суда. Авторитет зависит только от совести гражданина. Все помогают друг другу.
Наконец, договорились отрядить делегацию, помозговать, что и как.
____
Наши юнцы организовали спасательный отряд наподобие пионерской команды Тимура. Отряд уходил в окрестности за городом, обследовал наиболее тяжелых, больных и умирающих с голоду, из них были больше старики. Вспахивали землю на их огородах, сеяли пшеницу, сажали картошку, правда, клубни для посева были маленькие, выкопанные от одичавшей поросли старых посевов. Это была для них увлекательная задача, она вызывала уважение среди граждан.
Девчонки Светик, Сияющая и Желанная стали добровольными санитарками, не брезгующими поворачивать беспомощное пахнущее тело, вынимать из под него грязные тряпки и посудины, выносить горшки. Это была внутренняя насущная необходимость помощи, а не благотворительные компании, проводимые перед концом света.
У Михеева все же оказалось много энергии, довольно странной – вдруг стал яростно набрасываться на "интеллигентов», выделяющихся из народа. Это странно, мы вообще-то не мешали ему жить, подшучивали по-доброму. Откуда такая злоба?
Видимо, его всерьез взволновало отсутствие даже кожаного щита перед волосатой мордой варвара. Сейчас Михеев понял, что ценит только то, что защищает его личную безопасность. Действия власти, то есть своих же, разделивших с ним тяготы, он стал бояться – новым опасностям подвергаться не хотелось.
– Как я могу спокойно спать, когда нож у горла? Раньше – никаких забот, Росгвардия защищала! Ракеты по границе стояли.
В его глазках мелькало огоньком некое удовлетворение, и даже гордость за когда-то наши земли, отбитые в истории. Что это за сгусток гордости, которой он сейчас лишился?
Павел пытался усовестить его:
– Перед кем ты трясешься? Это же наши люди – остатки бывшей провинции!
– Быстро же они одичали! – оскалился Юдин. – И полвека не прошло.
Павел твердо сказал:
– Отгораживаться не будем. – И посмотрел на меня. – Так, духовный?
Мне было тяжело отвечать.
– Мы стоим на распутье, на котором неизбежно стоит начало новой истории. Зарыться за мощными стенами, отгородившись от варваров? Или попытаться наладить с ними связь, торговлю, обмен знаниями? Ведь все понимают – прошлое не вернется, и нельзя снова начинать с отъема чужого. Нужно думать о больших общих проектах, выйти из своих убежищ.
Марк был мрачен.
– Тогда мне придется превратиться в тряпку, а я не могу.
– Человеческий эгоизм – в естестве человека, – продолжал ухмыляться Юдин. – Мы животные.
Михеев вспылил:
– Нас передушат, как котят, прежде чем выйдем на ваши грандиозные проекты.
18
Леса жили и дышали. «Глубинные» люди снова начинали с маргинальной стези независимых «самозанятых» единоличников. Они жили, как будто на земле ничего не произошло, просто оглянулись и увидели, что их почему-то горсточка.
Большинство оставшихся людей за пределами нашего полиса не видели ничего другого, как повторять привычный старый путь. Может, оттого, что они были продуктами погибшей цивилизации, когда мораль обесценилась, – разочарованным людям уже нравилось быть плохими, утрачивался престиж ума, таланта, сложности, благородства и чести, оставалась только страсть к материальным благам и власти над людьми. Что нового могла дать та почва?