— Бог с ним, папа.
Питер сморщился:
— Пожалуй, съем виноград.
— Не волнуйся, мытый. — Джейк подал виноградную кисточку.
Питер откинулся на подушку и, уставившись в потолок, стал медленно пережевывать ягоды. Прошло минут двадцать.
— Где Чарли? — вдруг спросил он. — Я с ума схожу от беспокойства.
— Чарли нет, папа.
— Как нет? Минуту назад он был здесь.
— Пап, послушай. Ты в больнице.
— Что?
— В Уорикской больнице. Проходишь курс лечения от рака и скоро поправишься.
— Что?
— Завтра со мной придет Зоя.
— Зоя? Она твоя жена.
— Правильно.
Скривившись от усилия, Питер сел в кровати и огляделся, словно впервые видел свою палату.
— У меня рак.
— Да, папа. Но ты выздоравливаешь.
— Лгун.
— Правда. Только что я говорил с медсестрой. Глянь, я принес тебе коньячку. Хорошего.
— Коньяк? Ты золото, сын. Чистое золото.
В щедрую меру наполнив стаканчики, один Джейк передал отцу, и тот сделал добрый глоток. Дверь распахнулась.
В палату мячиком вкатилась бальзаковского возраста стриженая дама в темном обтягивающем жакете и столь же тесной юбке, украшенной широким малиновым поясом. Притиснув к груди папку с зажимом, она безостановочно щелкала шариковой ручкой. Лицо ее обладало подвижностью мима.
— Приве-ет! Приве-ет! — пропела дама. — Как мы себя чувствуем?
— Спасибо, хорошо, — ответил Джейк.
— Чудненько, славненько! А я принимаю заявки для УБР.
— Заявки?
— Что это за лярва? — рявкнул Питер. — Какой распиздяй ее впустил?
Окоченев лицом, дама вперилась в Джейка:
— УБР — это Уорикское Больничное Радио. Вечером будет концерт по заявкам, я составляю список.
— Прошмандовка ты безмозглая!
— Отец любит Синатру. Что-нибудь в этом духе.
— Слыхала песенку «Мы с тобой в свинцовой лодке»? Нет? И я не слыхал, падла. Тебе сгодится гроб в форме игрека. Манда!
— Его зовут Питер Беннетт. Он бы хотел услышать «Нежные силки любви».
Дама аккуратно записала:
— Нежные… силки… любви. Люблю эту вещь. Ну что ж, чудненько, славненько! Пока, мальчики!
Питер уже надел очки и, поправив их на носу, презрительно сморщился на ее яркий пояс.
— Спасибо, — сказал Джейк. — Отец будет доволен.
— Хрен с ней, с этой поблядушкой, — после ухода дамы буркнул Питер. — Хочу кое-что сказать. Нагнись.
Джейк пригнулся; отец поманил, мол, ближе, и, сжав пальцы, прошептал:
— Припасы на исходе. Больше сброса не будет. Определенно. Наш единственный шанс — перейти через хребет.
— Знаешь…
— Молчи и слушай. Пулеметы и боезапас оставим партизанам. Фрицы решат, мы еще здесь. У Чарли гангрена, он и шагу не ступит. Отличный парень, я его люблю, но… ты понимаешь, что мне придется сделать.
— Папа…
— Иного выхода нет, сынок, — скрипнул зубами отец. — Нет выхода.
Откинувшись на подушку, в явной муке Питер захрустел пальцами.
Джейк прокашлялся:
— Это я возьму на себя, папа.
— Что?
— Улажу с Чарли.
— Не пойдет. Полная хрень. Здесь я командир, это мой долг.
— Я обо всем позабочусь.
— Не сметь, это приказ! Я в ответе, не ты!
Питер бешено выкатил глаза, и впервые в жизни Джейк понял, какой беспощадной решимостью наделен его отец.
— Тебе не встать, ты болен. Управлюсь и без твоего позволения.
— Не вздумай, сынок! Даже не вздумай!
— Сейчас выйду за дверь и с этим покончу.
Питер взревел, извергая поток ругательств. Джейк вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Из палаты донесся крик «Сейчас же вернись, говнюк!» и прочее в том же духе. Глубоко вздохнув, Джейк взъерошил волосы. На дежурном посту миловидная сестра подняла взгляд. Привалившись к двери, Джейк сложил руки на груди. Минуты три выждал и вернулся в палату.
Притихший отец вопрошающе глянул на Джейка.
— Сделано.
— Я не слышал выстрела.
— Приглушил. Чарли мертв. Беспокоиться не о чем.
Сняв очки, Питер прищипнул переносицу:
— Отличный солдат. Лучший из нас. — Он обвел взглядом палату, задержавшись на коньяке и винограде. Потом взглянул на сына: — Откуда ты взялся?
— Пришел тебя навестить, папа.
— Но как же… Что-то не так… Невозможно, чтоб ты… Господи, все путается… Какая-то мешанина…
Голос его дрогнул. Впервые Джейк видел отца слабым, и этот дрогнувший голос полоснул его по сердцу. Он потянулся обнять Питера, но тот лишь неловко ткнулся ему в грудь, и Джейк тотчас отстранился, притворившись, будто оправляет подушку и простыню.