«Хотя я проводил с ней каждый день в течение шести лет и редко разлучался более чем на два-три часа, при мне она никогда никому не демонстрировала свое истинное «я» - кроме, возможно, последних трех месяцев своей жизни.
Ее истинное «я» проявилось в произведении, лишь на мгновение, тремя годами ранее, и когда я это услышал – сущность, на которой я женился, в конце концов, с которой жил и которую хорошо знал – в то краткое мгновение три строки, которые она прочла, входя в дверь, я понял: то, что, как я знал, должно произойти, начало происходить сейчас, ее истинное «я», сущность настоящего поэта, теперь будет говорить за себя, отбросит все эти второстепенные и фальшивые сущности, до сих пор монополизировавшие ее речь. Словно немой вдруг заговорил».
Далее Хьюз пишет: «Когда истинная сущность находит язык и обретает возможность говорить, это, безусловно, поражает». Но, поскольку стихи сборника «Ариэль» мало сообщают о «несущественных обстоятельствах ключевой внутренней драмы», благодаря которой они появились, он делает паузу и размышляет о том, что, «возможно, именно эта обнаженность будила дикие фантазии, проецируемые на Сильвию Плат другими людьми». Издание дневников, как ему кажется, может перечеркнуть некоторые из этих фантазий, но он не уточняет, каким образом: он лишь отмечает, что дневник фиксирует "ежедневную борьбу Плат со своими враждующими сущностями", что полностью отрицает его всеобъемлющую характеристику ее прозы как «отходов производства». Свое трехстраничное эссе Хьюз заканчивает так неожиданно и резко, что этому сообщению не следует безоговорочно верить:
«Дневники существуют в собрании блокнотов и связках вкладных листов. Это избранное содержит, вероятно, треть всех бумаг, сейчас хранящихся в библиотеке Нилсона в Смит-Колледже. Еще два блокнота хранились какое-то время, бордовые конторские книги вроде тома ’57–’59, в них содержатся записи с конца 59-го года до последних трех дней перед ее смертью. В этих дневниках были записи за несколько месяцев, и я уничтожил их, поскольку не хотел, чтобы ее дети их читали (в те времена я считал, что умение забывать необходимо для выживания). Остальные исчезли».
Второй вариант предисловия, опубликованный в «Grand Street» в 1982 году, и, спустя три года, в антологии статей о Плат под названием «Вознесение Ариэль» под редакцией Пола Александера, значительно длиннее, насыщеннее и сложнее: здесь нет элегантной единой нити повествования первого варианта. Словно Хьюз посмотрел на свой первый вариант и отказался от него как от одного из слишком простых и слишком прелестных фальстартов, которые должен совершать писатель, поскольку это – необходимая часть поиска того, что он хочет сказать. (Это можно даже назвать выбрасыванием отходов). В своем втором вступительном слове Хьюз ставит предуведомление об утраченных дневниках в самое начало:
«Дневники Сильвии Плат существуют в собрании блокнотов и сшитых листов, опубликованное здесь избранное являет собой примерно треть всего архива. Другие блокноты существовали некоторое время после ее смерти. В них записи продолжались с того момента, где прерываются оставшиеся дневники в конце 1959 года, были описаны три последних года ее жизни. Вторую из этих двух книг ее муж уничтожил, поскольку не хотел, чтобы это читали ее дети (в те времена он считал, что умение забывать необходимо для выживания). Более ранние дневники исчезли не так давно (и, возможно, еще могут быть найдены)».
Мы заметили, что Хьюз внес два изменения. В одном он выражает надежду, что «исчезнувший» дневник может когда-нибудь появиться вновь (это заставляет предполагать, что дневник находится и мог всегда находиться у него). В другом, более значимом, изменении, исчез он сам: «Я уничтожил» теперь превращается в «ее муж уничтожил». Хьюз больше не может поддерживать утверждение – на котором зиждутся все автобиографические произведения – о том, что человек пишущий и тот, о ком пишут – единое неразрывное целое. Во втором предисловии Хьюзу необходимо объяснить свое понимание неоднородности разрыва между наблюдателем и тем, за кем наблюдают: тот, за кем наблюдают («ее муж») представляет интересы детей Хьюза, которых необходимо защищать от разрушительного знания, в то время как «я» наблюдателя – которое он называет «мы», например, в предложении «мы не можем не задать себе вопрос, не были ли утраченные записи, относящиеся к последним трем годам ее жизни, наиболее важной частью дневников» - представляет интересы читателя, который хочет понять связь стихотворений сборника «Ариэль» с жизнью поэтессы. Издание дневников Плат, несомненно, призвано пролить свет на эту связь. Но разрушительный акт «ее мужа» превратил эту затею в насмешку, поскольку именно те дневники, которые могли бы помочь понять стихи сборника «Ариэль» - дневники, написанные во время сочинения стихотворений – он уничтожил и потерял. Эту головоломку Хьюз должен решить в своем втором предисловии, вот почему он с беспомощной честностью (которую неотзывчивый читатель может ошибочно принять за неискренность), разделил себя на две личности – можно даже сказать, потерялся в них, ни одна из этих личностей не является «истинной» или «фальшивой», и это создает аллегорию невозможности его ситуации редактора и уничтожителя.