Но это – второй нарратив, некая суб-аллегория, придающая мемуарам Альвареса яркость и статус основополагающего текста легенды Плат. Это нарратив потока силы между мужем и женой – история о том, что на протяжении двух лет знакомства Плат и Хьюза Альварес наблюдал, как сила перетекала от одного к другому, подобно тому, как вода перетекает из одного кувшина в другой. Сначала муж был полным сосудом. «Это было время Теда», - пишет Альварес о Хьюзе времен первой с ним встречи в Лондоне весной 1960 года: только что вышел второй сборник стихотворений Хьюза «Луперкаль», Альварес считал, что это «лучшая книга молодого поэта из всех, которые я читал за время своей работы в «Observer». Далее Альварес описывает самого поэта: «Он был высоким крепким мужчиной в черном вельветовом пиджаке, черных брюках, черных туфлях, его темные волосы свисали неаккуратными космами, у него были длинные остроумные губы. Власть была в его руках». А вот Плат, по его словам, была всего лишь банальной маленькой домохозяйкой, «оживленно американской: яркая, чистая, компетентная, похожа на молодую женщину в кулинарной рекламе». Тогда Альварес не особо ее замечал. Он сообщает о неловком моменте, когда они с Хьюзом собрались выйти (они гуляли вдвоем или ходили в паб, пока Плат оставалась дома), Плат робко его остановила и напомнила о своем стихотворении, которое он принял к публикации в «Observer» в прошлом году. Сначала Альварес не понял, что она имеет в виду – он просто не связал яркую аккуратную домохозяйку с миром поэзии и не знал, что она подписывает свои произведения фамилией Плат. В том же году, когда первый сборник Плат «Колосс» вышел в Англии, Альварес написал на него рецензию в «Observer». «Кажется, книга соответствует ее образу, который сформировался в моем воображении: серьезная, одаренная, сдержанная, по-прежнему находящаяся в массивной тени мужа», - пишет он в воспоминаниях. Он хвалил стихи Плат за техническое мастерство, но чувствовал, что что-то утаивается: «В большинстве стихотворений ощущались скрытые ресурсы и тревоги, для которых еще не было выхода».
Альварес поехал в Америку, чтобы преподавать там в течение семестра, а когда вернулся в Лондон в феврале 1961 года, его связь с парой ослабла: «Тед разлюбил Лондон, и его терзала мысль о необходимости сбежать, Сильвия болела – сначала выкидыш, потом – аппендицит, а у меня были свои собственные проблемы – развод». Когда он встретился с Хьюзом в следующий раз, в июне 1962 года, они жили в Девоне, в Корт-Грин, старом поместье с соломенной крышей и мощеным двором, рядом был заброшенный огород и сад, церковь двенадцатого века. Теперь, по словам Альвареса, пришло время Сильвии:
«В январе у них родился новый младенец, мальчик (Николас), и Сильвия изменилась. Она больше не была тихой и сдержанной, не была хозяйственным придатком к могущественному супругу, кажется, она снова стала солидной и завершенной, снова стала женщиной, которая принадлежит себе. Может быть, рождение сына было как-то связано с этой новой уверенностью. Но в ней появилась также острота и яркость, и, кажется, что-то еще. Именно она показала мне окрестности дома и огород, электрические устройства, свежеокрашенные комнаты, сад…были ее собственностью».
И Тед: он «кажется, был решительно настроен сидеть и играть с маленькой Фридой (своей двухлетней дочерью), преданно вцепившейся в него». Альварес добавляет слегка раздраженно: «Поскольку брак казался крепким и дружным, думаю, он не осознавал, что баланс сил к тому времени изменился в ее пользу».
К осени 1962 года крепкий и дружный брак распался, Хьюз вернулся в Лондон. Плат оставалась в Девоне с детьми, время от времени приезжая в Лондон по литературным делам. Она начала регулярно навещать Альвареса в его студии, перестроенной конюшне в Хэмпстеде, и читала ему свои новые произведения. Теперь Альварес был больше другом Плат, чем Хьюза. Он приподымает завесу и дает нам возможность посмотреть на себя и Плат в студии:
«[она] была прекрасна в своей раскрошенности, но неудобна: тут не на что было облокотиться – только похожие на паутинку виндзорские кресла и пара ковриков на кроваво-красном линолеуме без ковра. Я налил ей выпить, и она уселась напротив угольной печки на один из ковриков, как студентка, расслабилась, потягивая виски, звеня льдом в стакане».
Стихи, которые Плат читала Альваресу, теперь входят в школьный курс литературы – «Ариэль», «Леди Лазарь», «Папочка», «Претендент», «Лихорадка 103°», стихи о пчелах, «Подарок на день рождения» - их разрушительная и безжалостная сила, по его словам, так его потрясла, что, дабы сохранить равновесие, он прибег к небольшой придирчивой критике. О чем он сейчас особенно жалеет – так это о строке в стихотворении «Леди Лазарь», которую Плат убрала по его предложению. После того, как она прочла стихотворение и Альварес его раскритиковал, разговор стал более личным. «Возможно, потому что я тоже был членом клуба», - пишет Альварес, Плат рассказала ему о своей первой попытке самоубийства летом 1953 года (она тоже проглотила флакон снотворного), и о более раннем инциденте, когда она съехала на машине с дороги. Кроме того, критика и поэтессу связывало восхищение Плат предисловием, которое Альварес написал для антологии издательства «Penguin» «Новая поэзия», «в котором, - как он говорит, - я критиковал нервное предпочтение, которое британские поэты отдают элегантности перед всем остальным, и то, что они избегают неудобной убийственной правды внутренней жизни и нынешнего времени».