Выбрать главу

Собаки бегают кругами, обнюхивают траву и лают как сумасшедшие. Я не могу думать ясно, совсем не могу думать. Мне и так приходится постоянно напоминать себе не забывать дышать.

– Теперь… – констебль Данн сжимает челюсти, когда он оглядывается на дом. – Я заберу тебя в Астру. Ты ведь дружишь с мисс Фионой из лавки, верно? Я объясню ситуацию ее отцу. Ты сможешь остаться с ними, пока все не уладится, – он ждет моего согласия.

– Вы хотите, чтобы я ушла, – ошарашенно спрашиваю я, – когда где-то здесь уб… – я не могу этого сказать. Страх обвивается вокруг сердца. Убийца. Запретное слово. Я отрицательно качаю головой. Я слишком много должна сделать. Починить сломанные вещи в доме. Очистить кровь. Приготовить траурные ленты. Похоронить маму.

Но, посмотрев на лицо Данна, я не решаюсь продолжить.

– Я должен быть с тобой откровенен, Шай. Оставлять тебя здесь не очень хорошо ни для меня, ни для тебя.

Я пристально смотрю на него.

– Не очень хорошо? – что может быть хуже того, что уже произошло?

– Я имею в виду слухи, которые ходят по деревне, – уклончиво отвечает он, искоса поглядывая на меня, – ну, то, что они говорят… о тебе. Тебе и твоей семье.

Что мы уроды. Что мы прокляты. Что я проклята…

Внезапно я понимаю, хотя темнота, заключенная в этом, настолько ужасна, что я едва не падаю в обморок.

– Вы думаете, что это я… – у меня не хватает слов, и я машу рукой в сторону двери, – что это сделала я?

– Конечно, нет, Шай, – говорит он, и я прерывисто дышу, – но существуют определенные процедуры, – он засовывает большие пальцы за пояс, – мы не можем контролировать то, что думают другие. Эти правила созданы, чтобы защитить тебя. Конечно, тебя можно понять, – он протягивает руку, – мы устроим тебя поудобнее. И я сообщу о смерти. Мы разберемся с этим, Шай. Справедливость восторжествует.

Он хочет взять меня за руку.

– Нет, – я отшатываюсь, подальше от него, – нет, я не могу, я не уйду. Овцы… ферма…

– Шай, – говорит он сердито. Я никогда раньше не спорила с констеблем, и резкость в его тоне пугает меня. Я замираю, глядя на него, чувствуя себя загнанным в ловушку диким зверем. Все, чего я хочу, – запереться в своем доме. Вернуться туда, где безопасно.

Только там небезопасно.

Тело мамы, лежащее по полу.

Он видит мою нерешительность и резко надвигается на меня, хватая за руку. Собаки поднимают лай, и в хаосе шума я впадаю в панику.

– Нет! Стоп! – Не знаю, что на меня нашло, но я не позволю, чтобы меня увели в Астру. По лицу текут неудержимые слезы. – Вы не можете забрать меня отсюда! Вы не можете заставить меня бросить ее!

Я смутно осознаю, что он заломил мне руки за спину и держит так, хотя я продолжаю сопротивляться. Даже когда я разражаюсь рыданиями.

– Не делай этого, Шай. Не спорь со мной, – он говорит тихо, у самого моего уха. Я слышу в его голосе шепот угрозы, смешанной с добротой. – Я делаю это для тебя, – говорит он, – для Астры, для справедливости, – он тянет меня прочь.

Я пытаюсь вырваться в последний раз, вопль вырывается из горла, когда я наваливаюсь всем весом своего тела на его руки.

– Ма! – я кричу, но уже слишком поздно. Он хватает меня за талию и тащит прочь от дома.

Все, что мне остается, – следить за тем, чтобы не упасть, пока мы, шатаясь, спускаемся по склону, а я теряю из виду дом и ферму.

Все, что я когда-то любила, пропало.

* * *

Дни сливаются в тумане. Меня поселили в доме Фионы, ее семья встретила меня с распростертыми объятиями и сочувственными словами, но я едва слышу их. Слова – это слишком тяжело. Мама Фионы заставляет меня заниматься починкой, штопкой и другими бессмысленными делами – но не существует лечебной мази от темной, гноящейся боли, которая живет в моей душе. Время идет либо слишком медленно, либо слишком быстро, в зависимости от того, как много я думаю о смерти мамы. В голове снова возникают образы – ее тело на полу, кровь на стенах. Разговор с бардом на рынке – с Раводом, который на мгновение показался мне добрым. Это ли подвергло нас опасности в первую очередь? Мой разговор с Мадсом, наш поцелуй. Я заснула, пока мама была дома одна. Я могла бы что-нибудь сделать. Могла бы остановить их. И надд всеми воспоминаниями – образ гондальского быка.

Неужели я его потеряла?

Констебль знал бы, если смерть моей матери была бы официальным наказанием за хранение контрабанды – если только кто-то еще не захотел избавить город от моей проклятой семьи, взяв на себя эту работу. Каждый раз, когда я прихожу к этому выводу, меня охватывает паника. Я здесь не в безопасности. Это мог быть кто угодно. Нас учат доносить друг на друга, отворачиваться от тех, кого мы любим.