Да.
Она бросила себе в рот очередной кусочек шоколада.
— Моя замужняя жизнь на девяносто пять процентов состоит из счастья. Выйдя замуж за Лукаса, я сделала лучший выбор в своей жизни, но в нашей истории были моменты, когда оставшиеся пять процентов давали о себе знать. Мы жили в бедном квартале, и Лукас работал в полиции ночным дежурным. Он почти не рассказывал о том, что видел, но я знаю, что все это сильно повлияло на него. Он стал меньше улыбаться, почти перестал смеяться. Его почему-то стало раздражать все, что я делала. Он кричал на меня и ругался по каждой ерунде: подтекала ли вода из посудомойки, или мальчишка-разносчик случайно забрасывал газету в кусты. Он выходил из себя по каждой мелочи и ругал за это меня. Тем не менее, я терпеливо сносила его гнев, убеждая себя, что у него был просто трудный день. У моего милого Лукаса была тяжелая работа. По долгу службы он встречался со смертью чаще, чем видел жизнь. Часто он оказывался в домах, где родители в пылу ссоры убивали собственных детей, попавших им, так сказать, под горячую руку. Он сильно уставал, и вымещал на мне свое нервное истощение. Я убеждала себя, что должна быть его скалой, и, следовательно, держать оборону за двоих.
Я слушала ее, боясь моргнуть.
— Но скалы… Они хоть и сильны, но все же не всесильны. Когда по камню бьют кувалдой, он не может не начать трескаться. Это длилось достаточно долго, но мы справились. Потому что я решила проявить характер и напомнила Лукасу, что я его партнер, а не груша для битья, — миссис Хендерсон склонилась ближе и положила мне в руку кусочек шоколадки. — Деточка, милая моя, я вижу то же самое в твоих глазах. Как ты держишь его боль в своей груди. Как ты ломаешься, пытаясь казаться сильной. Я прочитала несколько статей о Бруксе, и они очень жестоки. Брукс — ранимая душа. Вероятно, именно поэтому подобное внимание со стороны средств массовой информации так тяжело ему дается. Ранимым душам больнее всего, когда мир поворачивается к ним спиной. И именно поэтому ты очень важна в его жизни. Ты — его истина. Поэтому помогай ему, но твердо стой на своем. Не будь его грушей для битья, Мэгги. Люби его, но не забывай любить и себя тоже. Если ему больно, это совершенно не означает, что он может причинять боль тебе, — сказала миссис Хендерсон. — Обещай, что будешь беречь себя.
Обещаю.
— Прекрасно, — она улыбнулась, и мы продолжили наш разговор, переключившись на более приятные темы. — Кажется, я ни разу не спрашивала тебя, какой ты видишь свою жизнь? Чем планируешь заниматься?
На данный момент я поступила в школу библиотекарей.
Засунув последний кусок шоколадки в рот, миссис Хендерсон озорно улыбнулась мне.
— Ну, милочка, советую тебе пересмотреть свое решение. Если уж говорить начистоту, мне кажется, ты слишком болтлива для работы в библиотеке. Ты не думала стать политиком? Они только и делают, что целыми днями говорят, хотя сказать им практически нечего.
Я улыбнулась. В мире должно быть больше таких женщин. Миру необходимы женщины, похожие на книгу «Доводы рассудка» — идеальное сочетание глубокого смысла и приятного времяпрепровождения.
***
В следующую пятницу Брукс явился домой только в два часа ночи. Все это время поливал дождь, и я не могла уснуть, слушая раскаты грома. Сидя в гостиной, я крутила песню за песней на музыкальном автомате миссис Бун и ждала, когда откроется входная дверь.
Услышав, как она хлопнула и закрылась, я затаила дыхание. В дверь вошел Брукс во второй своей ипостаси: пьяный и мокрый после пребывания на озере.
— Какого черта? — прошипел он, уставившись на музыкальный автомат. В пять больших шагов Брукс подошел к нему и выдернул вилку из розетки. — Я не желаю этого слушать.
Брюзга.
Каждый раз, когда я включала в его присутствии музыку, он заставлял меня ее выключить.
Я подошла к автомату и снова включила его.
Зато я желаю слушать.
Брукс выпрямился и выпятил грудь.
— Мэгги, ты не имеешь права этого делать! Ты не можешь приходить сюда и включать эту хрень, — он снова выдернул шнур из розетки, но я опять вернула его на место.
— Черт возьми, ты можешь просто уйти?! Я не хочу, чтобы ты здесь находилась! Что непонятного? Я не хочу, чтобы ты была здесь! Ты выводишь меня из себя! Мне плохо, я устал от всей этой фигни. Мне паршиво, и я по горло сыт твоими попытками влезть в мою жизнь, заставить меня почувствовать себя лучше и втянуть в то, к чему я не готов. Черт, да как ты смеешь? — прохрипел он с пьяной злобой и болью одновременно. — Больше двадцати лет я принимал тебя такую, какой ты была, чтобы помочь тебе справиться со всем — даже неважно, с чем. Я никогда не давил на тебя, не подталкивал. Но сейчас ты именно это делаешь со мной. Когда много лет назад ты сказала мне уйти, я оставил тебя. Я дал тебе личное пространство. Почему ты не можешь поступить так же? Разве не видишь, что, пытаясь спасти, ты душишь меня? Я не нуждаюсь в том, чтобы ты меня спасала. Меня достало это. Я просто хочу, чтобы ты уехала домой. Черт, ну почему ты не можешь оставить меня в покое?
Его слова были похожи на тяжелые пощечины. Они причиняли сильную боль, и я задрожала всем телом.
Раздраженно проведя пальцами по волосам, Брукс со злостью отвернулся. Но чем злее он становился, тем сильнее становилось мое раздражение. Он снова выдернул из розетки шнур музыкального автомата, но я снова включила его. Стоило чуть-чуть приблизиться к нему, как в нос мне ударил резкий запах виски, выдыхаемый Бруксом. Одним решительным рывком выдрав шнур, он правой рукой отпихнул автомат в сторону.
— Достаточно! Почему? Почему, черт возьми, ты ни хрена не можешь дать мне побыть в одиночестве, хотя лично я позволял тебе то же самое много лет? К черту твою музыку, твои надежды и твой список желаний! Мэгги, если ты надеешься дождаться меня, то этого никогда не произойдет!
Каждое его слово — словно удар хлыста. С каждым словом почва уходила из-под ног.
— Ты напрасно тратишь время, поэтому просто убирайся отсюда…
— ТЫ ОБЕЩАЛ! — закричала я, и мой голос надломился, едва слова сорвались с губ. Я прижала ладони ко рту, внутри все сжалось. Это я сказала? Это мои слова? Это был мой голос? Звук моего голоса? Мои слова?
Полностью ошеломленный, Брукс вытаращил свои карие глаза, испытав настоящее потрясение от звука моего голоса. Я была потрясена не меньше. Опустив взгляд на мои губы, он сделал шаг вперед и с мольбой в голосе произнес:
— Скажи это снова.
— Ты обещал, — я подошла к нему ближе и опустила взгляд, не в силах сдержать дрожь во всем теле. Снова взглянув на Брукса, я сказала: — Ты обещал, что будешь моим якорем, а я навсегда поклялась быть твоим, если когда-нибудь ты будешь нуждаться во мне. Я здесь, потому что мы дали друг другу обещание. Но сейчас я даже не знаю, кто ты, — прошептала я. — Мальчик, которого я знала, никогда не стал бы орать на меня. Никогда. Мальчик, которого я знала, никогда не опустился бы так низко.
— Мэгги.
— Брукс.
Когда я произнесла его имя, он закрыл глаза и попросил:
— Еще.
— Брукс, — прошептала я.
Он открыл глаза, и я, приблизившись, прижала ладони к его груди.
— Брукс… пожалуйста, не делай этого. Не отталкивай меня. Я хочу помочь, но каждый день ты отгораживаешься от меня своим гневом, своей болью. Я больше не могу этого терпеть. Не могу продолжать быть твоей грушей для битья. Не делай этого с собой, — умоляла я. — Не позволяй себе утонуть. Это очень тяжело, мне ли не знать? Я утонула много лет назад. Ты закрылся здесь и каждую секунду убиваешь сам себя, словно ты один. Но ты не один, — я взяла его руки и прижала их к своей груди, где билось сердце. — Я здесь. Я здесь для тебя. Но ты должен перестать отталкивать меня своими словами. Ты должен перестать вести себя так, словно в этой ситуации я тебе враг, — я отпустила его руки, а он все продолжал смотреть на меня, стоя, как парализованный. Возможно, такой эффект на него произвел мой голос? Или мои слова?