– Знаешь, это я виновата, – сказала она угрюмо.
– В чем?
– В том происшествии… В том, что случилось с Мэгги. Это я виновата.
Я резко выпрямился в кресле.
– Как так?
Ее взгляд стал печальным.
– В тот вечер она остановилась у моего двора и спросила, можно ли нарвать цветов из моего сада для ее свадьбы. Я накричала на нее и прогнала. Сказала, чтоб она уходила и больше не возвращалась, – миссис Бун опустила взгляд на свои дрожащие пальцы, непрерывно постукивающие по коленям. – Не будь я такой жадной, такой грубой, Мэгги подольше задержалась бы у меня во дворе. Она не побежала бы в лес. Она могла бы сохранить ту часть себя, которую безжалостно отняли у нее в тот вечер, – миссис Бун заплакала, и я ощутил, насколько сильна ее боль. Я понимал, какой виноватой она себя чувствует, потому что все эти годы испытывал то же самое.
– Я тоже об этом думал, миссис Бун. В тот вечер я должен был встретиться с ней там, в лесу, но опоздал. Если бы я не протянул до последней минуты с выбором галстука, то смог бы быть там, чтобы защитить Мэгги. Я мог бы ее спасти.
Она подняла на меня взгляд, вытерла слезы и покачала головой.
– Ты не виноват, – она сказала это так быстро, словно боялась, что я взвалю на себя весь груз вины. В этом было какое-то отчаяние – как быстро она готова признать свою вину и так же быстро попытаться убедить меня в том, что я не виноват.
Я пожал плечами.
– Вы тоже не виноваты.
Она встала, подошла к каминной полке и взглянула на фотографии.
– В детстве она была совсем как Мэгги. Моя дочь. Такая же болтушка – даже слишком. Неугомонная, непослушная. Она тоже никого не боялась. Даже в самых испорченных людях она видела только лучшее. Ее улыбка… – миссис Бун усмехнулась и взяла в руку одну из рамок с фотографией широко улыбающейся Джессики. – Ее улыбка была способна исцелять. Она могла войти в комнату и, рассказав какую-нибудь глупейшую шутку, заставить даже самого сурового человека хохотать до колик в животе.
– Что с ней случилось?
Она поставила на место фотографию и взяла другую, на которой от улыбающейся Джессики не осталось и следа.
– К нам приехал мой брат. Он разводился с женой и вынужден был куда-нибудь уехать, поэтому на время остался у нас. Как-то вечером мы устроили пикник. Генри слишком много пил, и становился все агрессивнее. Он стал о чем-то спорить с моим мужем, Стэнли, и они уже едва ли не дрались, когда появилась милая глупышка Джессика со своими ужасными шутками. Она развеселила всех – даже пьяный Генри смеялся. Той же ночью Стэнли решил пойти проверить спящую Джессику. В ее комнате он обнаружил Генри с пустой бутылкой в руке. Ничего не соображая, он – голый и пьяный – лежал на моей окаменевшей от страха дочери.
– О, Господи. Мне так жаль, – сказал я, хотя понимал, что никаких слов здесь не будет достаточно. Никакими словами не выразить то, что я чувствовал внутри. Всю жизнь я прожил в одном квартале с миссис Бун, но никогда не знал, из какого шторма ей пришлось выбираться.
– После этого Джессика перестала разговаривать. Я бросила работу учителя и перевела дочь на домашнее обучение, но ее внутренний свет погас навсегда. После того, что сделал Генри, все в ней изменилось. Она больше не была прежней Джессикой: перестала говорить и совсем не улыбалась. Хотя, я ее не винила. Как можно говорить после того, как человек, которому, как предполагалось, ты можешь доверять, украл твой голос? Джессика всегда бродила с таким видом, словно слышала в голове голоса издевающихся над ней демонов. Когда ей исполнилось двадцать, она все-таки не выдержала. Оставила записку, в которой сообщала, что любит меня и Стэнли и ни в чем нас не винит.
Закрыв глаза, я вспомнил слова миссис Райли.
Она пыталась покончить с собой.
Миссис Бун повернулась ко мне и нахмурилась, увидев мой полный отчаяния взгляд.
– О, мой дорогой. Я должна была постараться отвлечь тебя от проблем, а вместо этого заставила почувствовать себя еще хуже.
– Нет, нет. Я просто невероятно вам сочувствую. Даже не знаю, что здесь можно сказать.
– Не волнуйся. Я и сама не знаю, – на кухне засвистел чайник, и она выкрикнула: – Стэнли, ты можешь выключить?
Я напряженно посмотрел на миссис Бун, и она замерла. Пару секунд спустя она осознала свою оплошность и, быстро пройдя на кухню, вернулась оттуда с чаем. Мы сидели и прихлебывали отвратительный напиток в абсолютной тишине. Когда подошло время уходить, я встал и поблагодарил миссис Бун за то, что пригласила меня к себе – не только в свой дом, но и в тайны своего прошлого. Когда она уже открыла входную дверь, я задал ей последний вопрос: