– Угу, эти "Кобровые короли" – большие модники. Не жалеют денег, чтобы повыпендриваться. И очень бдительные ребята – проверяют девочек и даже игрушки.
На третьем снимке был зафиксирован Гэйлен, открывающий пассажирскую дверцу последней модели четырехдверного "мерседеса". Костюм на нем сидел безукоризненно, как может сидеть только дорогой костюм. Одна рука на дверце, в другой – большая сигара.
У черноволосой красотки со светлой кожей и сверкающим ожерельем, которая собиралась сесть в машину, был довольно сердитый вид. Я узнал эту пассажирку, потому что видел ее фото всего час назад, – это была Бернадетт Ли, давняя любовница Сэмми Нгуена. Выходит, и Гэйлена тоже? Я внимательно просмотрел все восемь фотографий из альбома. Флэтли откинулся на спинку стула.
– Люди, которые застрелили Уилла, были в плащах и кепках?
– В длиннополых плащах с поднятыми воротниками.
– Именно так их бойцы и выглядят. Мы подозреваем "Кобровых королей" в целой серии нераскрытых убийств по всей стране. Одно из них совершено в округе Ориндж. Это всегда было их бизнесом. Не похоже, чтобы у твоего отца были какие-нибудь дела с этими подонками.
– Я часто ему помогал, – сказал я. – Он мне доверял и рассказывал о своих делах. Но ни слова о Джоне Гэйлене или "Кобровых королях". Однако стрелявший знал его и назвал по имени. Это была настоящая казнь, сэр. Не сомневаюсь, что для этого они все и затеяли.
Флэтли вскинул брови.
– Меня удивляет, почему он не убил и тебя. Ведь он оставил свидетеля. А может, и двух, если Као очухается. Хотя при выстрелах в грудь и голову на это трудно рассчитывать.
– Если он видел меня так же плохо, как я его, то мишень из меня была неважная.
Флэтли кивнул.
– А как насчет машин?
– Я не сумел толком их разглядеть в направленных на меня фарах, да еще в тумане.
– Их рядовые бандиты любят небольшие юркие "хонды", ну ты знаешь, типа остроносого приземистого "сивика". А боссы класса Гэйлена предпочитают "даймлер-бенц".
– Пожалуй, свет фар напоминал "хонду". Очень яркий.
Флэтли несколько секунд помолчал. Он выглядел сосредоточенным, но чрезвычайно усталым.
– Всем этим занимается Рик Берч – один из лучших наших специалистов. Если кто и сможет раскрутить это дело, так это Рик.
– Я знаю.
– И он старается. К "Кобровым королям" трудно подобраться, потому что они подвижны и не привязаны к одному месту. Они как та лягушка, которая может скакнуть от тебя в любую сторону.
Он снова посмотрел на меня, не скрывая легкого скепсиса в глазах.
– Ты сам что-то копаешь, а может, и кое-что скрываешь от Рика?
– Да, копаю, сэр. Но не скрываю – нет.
Он кивнул и пожал плечами.
– Понимаю. Я просил врачей разрешить мне присутствовать при операции жены. Мне казалось, я смогу чем-нибудь помочь. Разумеется, мне отказали. Может, это и к лучшему.
– Теперь я понимаю, что вы чувствовали.
– Однако всегда остается сомнение, не мог ли ты что-нибудь сделать лучше.
– И у меня тоже, сэр.
– Пять стволов против одного, Джо, и ты еще положил двоих. Не думаю, что сумел бы сделать больше на твоем месте.
Я надел шляпу и встал.
– Ты слышал новости про Саванну Блейзек? Сегодня утром ФБР вышло на ее след в округе Сан-Диего – ранчо Санта-Фе. Двое свидетелей видели Саванну там. Оба опознали ее по фотографиям, показанным на вчерашней пресс-конференции. Но когда Марчант прибыл туда, она уже исчезла. Он просто упустил ее.
– Она была одна?
– Пока неизвестно. Марчант не рассказывал.
Прихватив по дороге в придорожном кафе упакованный ленч, я направился домой. Еда пахла довольно аппетитно.
Мой старый "мустанг" недовольно урчал в непрерывных пробках от светофора до светофора, пока я наконец выехал на скоростное шоссе. "Мустанг" – модель 1967 года, довольно редкая, и я прилично повозился, чтобы ее восстановить. У нее "родной" приборный щиток и набор инструментов. Чтобы поднять мощность, пришлось кое-что заменить в моторе. Но какой кайф, когда ты врубаешь ее и голова откидывается назад при каждом переключении скоростей.
Но на дорогах округа Ориндж в шесть вечера приходится двигаться ненамного быстрее пылесоса в гостиной. Проехав всего милю по скоростному шоссе, я свернул с него и в сопровождении тысяч других автомобилей доплелся до дома.
Выложив упакованный ленч на поднос с ячейками, который держу на этот случай, я приступил к еде, одновременно прослушивая телефонный автоответчик. Сообщений было намного меньше, чем днем ранее. С большинством людей, с которыми надо было связаться, я уже переговорил. Все запросы и предложения от печатных изданий, радио и телевидения я пропустил, остановившись только на сообщении Джун Дауэр из компании "КФОС". Она звонила уже третий раз и просила принять участие в ее ближайшем дневном ток-шоу.
Я перезвонил, чтобы сказать ей "нет" и освободить от необходимости новых телефонных звонков.
У Джун Дауэр был довольно приятный голос, и она поблагодарила меня за звонок. Я стал объяснять, почему не могу принять участие в передаче, но она прервала меня, сказав, что ее станция относится к общественной системе вещания и имеет социальную направленность. Она также объяснила, что ее шоу "Воистину живой" построено на прямом эфире с интересными личностями, но не из праздного любопытства и с целью покопаться в чужом белье, а получить объективную информацию. По ее словам, их интересуют не "сенсационные личности, которым нужна известность, а обычные люди в наиболее драматичные моменты их жизни".
Джун Дауэр сказала, что ее всегда интересовала моя история, с тех пор как она услышала о ребенке, которому отец выплеснул в лицо кислоту. Она видела некоторые фотоснимки в местной печати, когда мне было шесть лет и я выступал в младшей лиге. Она вспомнила большой разворот с моей фотографией в двенадцатилетнем возрасте и цветное фото на обложке одного журнала. Еще она добавила, что давно хотела взять у меня интервью, и довольно точно припомнила содержание статьи в "ABC". Тогда мне было восемнадцать, я оканчивал среднюю школу в Фуллертоне, где, помимо прочего, изучал историю и теорию полицейского дела.
– Прошу извинить, но я не смогу, мисс...
– Дауэр, Джун Дауэр.
– Я не могу дать интервью, мисс Дауэр.
– Не можете или не хотите?
– Не хочу.
В трубке повисла тишина. Мне было слегка неловко отказывать ей. Я вообще не люблю огорчать людей.
– Джо?
– Да, мэм. То есть я хотел сказать, миссис...
– Просто Джун, Джо. Джун. О'кей?
– Хорошо, Джун.
– Джо, выслушайте меня. Почти всю жизнь мне хотелось побеседовать с вами. Когда мы оба учились в шестом классе, я даже написала о вас репортаж. Вы идеально подходите для "Воистину живого". Давайте же, Джо. Дайте мне шанс. Вы же выступали в передаче этой дамочки на седьмом канале, которая картинно утирала слезы на своем подтянутом косметологом личике, выпячивая сочувствие. Я видела все это, Джо. Она просто использовала вас.
– Использовала? Но зачем?
– Вызвать у зрителей жалость. По-моему, это было отвратительно. Но это был коммерческий телеканал, а мы – общественная радиостанция. Мы нищие!
Это меня убедило.
– Хорошо, – согласился я. – Спасибо, что вызвал у вас интерес.
Она вздохнула.
– Джо, вы должны это сделать, и знаете почему?
– Нет.
– Потому что, кроме вас, есть другие маленькие мальчики и девочки, которым еще предстоит пройти через то, что пережили вы сами. И может, в еще худшем варианте, чем у вас. И вот эти маленькие человечки сидят в своем темном и тесном... аду... размышляя, зачем все это продолжать? Да, Джо, мы не знаем наверняка, но всегда есть вероятность, что такой человечек услышит вашего "Воистину живого" на нашем канале. А услышав, поймет, что у него тоже есть шанс.
Я обдумал ее слова. У нее был приятный, нежный и убедительный голос.