Впрочем, появилась одна идея.
Я откинул багажник и, вытащив пару резиновых перчаток, которые хранились в выдвижном ящике с инструментами, заглянул под машину. Было темновато, поэтому я достал фонарь и снова полез вниз.
Особой грязи на задней подвеске, как всегда, не было. Я провел левой рукой по корпусу бензобака, потом ощупал глушитель и дифференциал, проверил задний мост и стойки. И наконец, подкрылки и шасси. Там-то я и наткнулся на что-то непонятное – скрытое от взгляда и очень небольшое по размеру.
Понадобилось некоторое время, чтобы извлечь найденный предмет. Дважды пришлось сходить к ящику с инструментами, чтобы подобрать самую короткую отвертку, – все из-за малого просвета между днищем автомобиля и дорожным полотном.
Наконец я поддел эту штуку двумя пальцами, положил на бетон рядом с собой и, повернув голову, попытался рассмотреть.
Это был коротковолновый передатчик размером с электробритву, предназначенный для работы на одной частоте. Радиотранслятор выполнял лишь одну задачу: отслеживал наш маршрут.
Я задумался о находке, а также об Уилле и Саванне, о тех пятерых с автоматами и миллионе баксов в теннисной сумке. Даже с учетом этого передатчика мне не хотелось признавать, что они действительно двигались по нашим следам.
Я отнес транслятор в дом и обработал специальным порошком, чтобы снять отпечатки пальцев. По собственной инициативе освоил технику дактилоскопии еще в двенадцатилетнем возрасте, когда Уилл сообщил мне, что со временем хотел бы сделать меня своим помощником. Совсем неплохо: удалось выявить три следа – большого пальца сбоку и двух пальцев на крышке прибора. Отпечатки, полученные на белой ленте с помощью порошка "Кровь дракона", вышли весьма четкими.
Я вынес передатчик наружу, чтобы рассмотреть его поближе в тающем свете заходящего солнца, и задумался. Если уж они посчитали, что я настолько глуп и могу попасться на их уловку, то, возможно, они рассчитывают, что я вляпаюсь еще разок.
И я пошел им навстречу – снова залез под машину и прикрутил передатчик на место. А затем позвонил своей подруге Мелиссе из лаборатории криминалистики, попросив ее выполнить еще одну просьбу.
Я достал из сейфа черный кейс Уилла.
Вначале до меня донесся знакомый запах. Потом обвел взглядом знакомый контур. Я с трудом мог представить отца без кейса, лежащего у него на коленях в машине, которую я вел; у него в руках, когда он входил в комнату, и она сразу становилась его собственной, как это удавалось только Уиллу; раскачивающимся с левой стороны, когда он пожимал чью-то руку и смотрел собеседнику в глаза, уверенным рукопожатием и хорошо подобранной парой слов выигрывая очередной голос в свою пользу. Или стоящим на раскаленном асфальте стоянки где-нибудь около ИАКФ, пока хозяин выслушивал признания в любви от Дженнифер.
Да, именно в тот момент я хотел бы находиться поближе к нему.
И еще мне подумалось, что причина смерти Уилла кроется именно там, среди этих людей, которых он хорошо знал. Одна из заповедей Уилла, которую он повторял мне тысячекратно, гласила: любовь бесконечна, но доверие ограничено.
Прихватив кейс, я вернулся в гараж и уселся в "БМВ" Уилла на его место, где передо мной не было, как обычно, рулевого колеса. Я расположил кейс у себя на коленях, как это обычно делал сам Уилл. Потом, включив лампу для чтения, открыл его.
Передо мной лежали те вещи, которыми мой отец пользовался каждый день: блокнот и календарь; калькулятор; чековая книжка и бумажник; служебное удостоверение в желтой обложке с его личной подписью на первой странице; карманный диктофон; многоцелевой механический набор, в котором были практически все инструменты – от плоскогубцев и отверток до маленькой пилки; заряженный фотоаппарат; четыре разноцветные папки с документами по различным вопросам; протоколы последнего заседания Совета старших инспекторов и повестка следующей встречи.
В пенале с авторучками и карандашами я наткнулся на ключ, который был мне уже знаком, потому что у меня имелся точно такой же. Это были ключи от камеры хранения в банке Санта-Аны.
Я припомнил, как поинтересовался у Уилла примерно три месяца назад, когда он вручил мне копию ключа:
– Раз вы дали мне этот ключ, сэр, то хотелось бы знать, что внутри.
– Ерунда. Ничего.
И я сунул ключ в карман. Надо бы со временем проверить эту ячейку.
В кейсе же я обнаружил две вещи, которые не ожидал там найти: фотографию нашей семьи, сделанную, когда мне было шесть лет. Она была без рамки, потертая и помятая. На ней были заметны отпечатки пальцев.
Я вспомнил о том времени, когда мне было всего шесть и я прожил год в новой семье, не переставая думать, что все это лишь прекрасный сон о доме на холмах и чудных людях, которые меня не боялись. Для меня были абсолютно новыми такие забота и любовь, и я не мог свыкнуться с новыми условиями жизни.
Другой находкой, удивившей меня, была небольшая подборка статей, вырезанных из газет и сцепленных скрепкой. Всего было шесть таких вырезок. Все они касались Лурии Блас и Мигеля Доминго. И никаких пометок Уилла, только статьи. Я бегло их просмотрел и убрал назад.
Взяв блокнот-ежедневник, я открыл его на странице последней недели жизни отца и просмотрел список его встреч и собраний, обедов и заседаний, публичных выступлений и личных встреч. Мое внимание привлекли две записи. Обе касались встреч, назначенных на дневное время, когда я был на работе, и о которых он ничего мне не говорил.
Первая встреча состоялась около полудня с его коллегой, старшим инспектором Даном Миллбро, и директором транспортного управления Карлом Рупаски. Они встречались во вторник, за день до гибели Уилла, в "Лесном клубе". Уилл и Миллбро были непримиримыми членами одного и того же выборного совета. Миллбро представлял там более зажиточный южный округ, а Уилл – относительно бедный и густонаселенный центральный. Они спорили между собой и частенько голосовали друг против друга.
Однако позднее Миллбро стал поддерживать Уилла при голосовании по некоторым вопросам, связанным с транспортом.
Мне на память пришло одно из таких голосований, состоявшееся где-то в конце мая. На повестке стоял вопрос, стоит ли округу выкупить у частной фирмы одну из убыточных платных дорог, построенную несколько лет назад. Дорога была восемь миль в длину. За проезд по ней в часы пик взималась плата два доллара и шестьдесят пять центов. И ею почти никто не пользовался. Построивший ее консорциум терял до тысячи долларов в день, не считая затрат на ремонт полотна, и хотел продать ее округу за двадцать семь миллионов долларов.
Уилл выступил за категорический отказ от сделки – пусть разоряются сами частники, а не налогоплательщики. Рупаски же поддерживал это приобретение, утверждая, что транспортному управлению эксплуатация и ремонт дороги обойдутся дешевле, чем теперешним владельцам, и уже к 2010 году трасса начнет приносить доход. Он считал, что это выгодная сделка – всего за полцены.
В ответ Уилл заявил, что эта сделка выгодна только приятелям самого Рупаски – участникам консорциума – и округу ни к чему брать на поруки прогоревших дельцов. Рупаски заметил, что такие моралисты, как Уилл, довели округ до сплошных пробок на дорогах и невыносимой жизни для всех жителей. Уилл назвал Рупаски марионеткой в руках застройщиков, которых он и пытается спасти от убытков за счет округа.
Мне ясно вспомнился тот вечер.
Совет старших инспекторов состоит из семи членов. Дан Миллбро неожиданно проголосовал "против", что спасло округ от покупки убыточного предприятия у друзей Карла Рупаски.
Я отчетливо представил лица Рупаски и Миллбро после оглашения результатов голосования. Казалось, Рупаски только что попался на рыбный крючок. А Дан Миллбро – серьезный, с тихим голосом, блондин – выглядел расстроенным и почти напуганным.