– Что ты делаешь?
– На передачку свою любуюсь, – спокойно ответил он, поднимая перебинтованную руку, и отвёл от моего лица чёлку. – Десять минут?
– Да.
Он не произнёс ни одной красивой фразы, не стал размениваться на флирт, не смущался, не пытался меня очаровать. Вик оставался собой, даже когда крепко обхватил меня под бёдра, толкнув себе на грудь, и молча прикоснулся губами к моим и ласково провёл по ним. Мы соприкоснулись кончиками носов. От горла до живота меня обожгло так, что пришлось с тихим стоном выдохнуть в его лицо. Я зарыла пальцы ему в волосы, скользнула по выбритым вискам, закрыла его лицо своими предплечьями, и нам стало темно и тесно. И наконец-то очень хорошо. Он крепко обнял меня за талию. Я скользнула ладонью ему под рубашку и ощутила плотную повязку.
– Как себя чувствуешь?
– Мне наконец-то дали обезболивающее, – серьёзно сказал он, – и, знаешь, п-подействовало.
Мы тихо рассмеялись, прижались друг к другу лбами и прикрыли глаза. Воздух, кажется, маревом дрожал между нами. За дверью кто-то прошёл по коридору, постукивая каблуками. Нам было всё равно. Единственное, чего я хотела, – чтобы мои десять минут обнулили и я могла пережить их заново.
Я вывернулась из его рук и присела на край постели. Вик растерялся.
– Что не так?
Я хохотнула:
– Ты вылитый кот из той рекламы, ну, знаешь… «Котики в рекламе Смоллс хотят побольше корма и чтоб хозяева пореже уходили из дома». – Я пригладила волосы ему на макушке и сама зачесала их назад. Вик закатил глаза. – Ты весь перевязан. На тебе живого места нет. Вылечись и встань на ноги, герой-любовник. Тебе нельзя перевозбуждаться.
– Я вполне здоров, – заявил он. И зевнул.
– Ну конечно. У тебя слипаются глаза.
– Просто я под капельницей. Чудо, что проснулся и в сознании. Обычно, знаешь, – он хмыкнул, – даже если не сплю, кажется, что плыву по воде на каноэ. Приятное такое чувство невесомости.
– Зато во сне быстрее поправишься, – нежно сказала я.
– Хотел бы я не спать в другой раз, когда ты придёшь.
– Думаешь, приду?
– Вредина.
Он легонько толкнул меня в плечо кулаком и сразу устало уронил его на матрас. Наверняка вместе с лекарством, поступающим внутривенно, он получает и лёгкий седатив, либо обезболивающее давало снотворный эффект. На моих глазах Вик медленно засыпал. Веки его смежались, взгляд становился сонным. Я погладила пальцы и улыбнулась.
– Не уходи хотя бы, пока не усну, – попросил он.
– Не уйду, – обещала я. – Ладно, без издёвок: буду приходить так часто, как могу.
– Тогда я счастлив, чикáла… – сонно пробормотал он и снова зевнул. Затем немного встряхнулся. Я поняла это по тому, как дрогнул всем телом и тут же снова приоткрыл узкую полоску усталых глаз.
– Не борись, спи, – шепнула я.
Потом подвинулась к нему ближе и наклонилась, целуя сначала одно веко, затем другое. Вик устало уронил щёку на подушку. Лекарство было сильнее него. Он заснул, уходя всё дальше и дальше, в мир грёз. Только сейчас я смогла хорошенько разглядеть, сколько неглубоких, но уже заметных морщин было у его глаз и как глубоки – не по-юношески – были складки возле губ.
– Ну что, забывчивый Шикоба. – Я вынула из кармана амулет-перо и накинула ему на шею. – Теперь всё в порядке.
Моё время давно истекло, но уходить не хотелось. Впервые за долгих несколько недель я была с ним рядом и видела, что он в порядке. Сколько бессонных ночей я пережила? Сколько раз прокручивала в голове одну и ту же сцену в лесу?
В коридоре послышался женский голос. Я осторожно прикрыла Вика пледом, разгладила его на груди. Голос показался мне знакомым. Спустя пару сердито брошенных фраз я безошибочно узнала его. Это была его мать, Селена. Что она здесь делает? Я осторожно встала с койки и подошла ближе к двери, чтобы вслушаться в слова.
– Это ты виновата. Столько лет, и всё без толку… – Голос у неё дрожал. – Что мы ему дали? Ничего. Только отбирали всю дорогу, а пришли к тому же, от чего бежали.
– Всё сказала? – холодно произнесли в ответ, и я похолодела.
Аделаида?! Она сказала, что не общается с дочерью. Оказывается, солгала?
– А теперь послушай меня, хорошенько послушай. Оставь Пёрышко в покое. Пусть живёт как привык. Он сейчас счастлив, он не одинок. Отстань от него.
– Девочка из города? С ней всё несерьёзно. Не приплетай никого к этому. Думаешь, что приветишь её и Вик будет доволен?
– А ты хочешь, чтобы он всю жизнь страдал без твоего внимания, так? У него, конечно, права на личное счастье нет, – грубо оборвала её Аделаида. – Мы уже проходили это. Мы решили так вместе, двадцать три года назад, но та история уже поросла травой. Ты похоронила Вика, он похоронил тебя. Ему это далось больнее. Прекрати это, Селена, и уходи отсюда. Ты навлечёшь на нас беду. Я не пущу тебя к сыну.