Под потолком на крюках висели одетые в белые саваны люди. Множество людей. Их тела слабо покачивались на скрипящих верёвках, оборванная ткань облегала окоченевшие тела. Кому-то саван был короток: из-под него торчали посеревшие, в синяках, босые ноги.
Что это за место?
– Это твой сон, – сказал знакомый хриплый голос справа.
Я повернулась и увидела Крика. Его не было здесь мгновение назад, но теперь он сидел на краю кровати. Я отшатнулась от него, не рассчитав, завалилась назад и едва не упала. Он схватил меня за запястье и притянул себе на грудь.
– Тихо, – сказал из-под маски. Она казалась старой, потрескавшейся и окроплённой засохшей, забуревшей кровью. – Не шуми.
– Лучше отпусти меня! – сердито вскинулась я. – Убийца, кромсальщик. Ревнивое ничтожество.
– Позже отпущу. Может быть. – Он бесшумно спрыгнул на пол и протянул ко мне руки. – И мне всё равно, говори что хочешь. Здесь небезопасно. Пойдём.
– Небезопасно – идти куда-то с тобой, – резко сказала я.
И заткнулась. Послышался скрип верёвки, и тело одного из повешенных медленно повернулось, покачиваясь в воздухе, точно кто-то толкнул его.
Крик выразительно склонил набок голову.
– Останешься здесь одна? – снова спросил он.
Я оперлась ладонями о его предплечья. Он легко опустил меня на доски и завёл себе за спину. И, так как это был сон, за мгновение в нём всё неуловимо поменялось.
В бесконечно длинной комнате стало ещё темнее, точно луну снаружи вновь затмили тучи. Казалось, пространство стало вытянутым, как кишка, и потерялось во мраке. Только угадывались силуэты покойников, подвешенных к потолку, и от них на пол падали длинные страшные тени, которые накрыли нас обоих.
– Что это? – шепнула я и стиснула ремень на брюках Крика, опускающийся вместе с портупеей по бедру к ляжке. – Что это, чёрт побери?
Они обернулись к нам, один за другим с тихим скрипом волокон на натянутых верёвках – все висельники, замирая как раз в тот момент, когда их лица, покрытые саванами, оказывались против наших. Они смотрели на нас там, из-под ткани. Крик спокойно ответил:
– Это всего лишь мой сон, малышка.
– А что тогда я здесь делаю?
– Ты – его главная часть.
Он причинил мне столько страха и боли. Он перевернул всю мою жизнь. Он не отпускает меня наяву, терзает и теперь. Как бы сильно я на него ни злилась, но теперь он стал щитом от всепоглощающего ужаса, единственным препятствием между мной и тем жутким нечто, с которым я не хотела встречаться. Я положила ладонь между его лопаток и услышала, как гулко и глубоко билось его сердце. Оно пульсировало живым теплом. Я прижалась к спине щекой и шепнула:
– Если это твой сон, тогда проснись. Я не хочу видеть то, что видишь ты.
– Здесь не я командую, а кое-кто другой.
– И кто же? Злой-презлой Бугимен?
– Нет, – задумчиво сказал Крик. – Мистер Буги выглядит не так, как это, и не имеет к нему никакого отношения.
– Мистер Буги?
В высокое чёрное окно, похожее на провал в бездну, что-то стукнуло.
Бам.
Бам.
Бам.
Я вздрогнула и посмотрела в темноту, но не уловила ни малейшего движения. Крик взглянул туда же. Его дыхание было ровным и спокойным.
– Ты видишь? – спросил он.
– Что?
– Это. – И, помолчав, добавил: – Руки.
В этот раз я смогла разглядеть, что к запотевшему стеклу из мрака и пустоты прислонилась человеческая ладонь. Крик отступил назад.
– Руки – это плохо, – сказал он, напрягшись всем телом. – Это значит, он уже здесь.
– Кто – он?
– Неважно. Бежим.
Я вздрогнула, когда комнату наполнил голос. Казалось, кто-то включил запись на радио или пластинке, и сквозь шорохи и шумы записывающей ленты я услышала женский тонкий голос:
– Куда вы собрались, детки?
Он был везде и нигде, дробью отскакивал от стен и множился, отдаваясь эхом в лагерном домике, отчего тот снова показался бесконечно огромным. Бесконечно пустым.
– Это точно он, а не она?
– Он умеет говорить разными голосами, – тихо сказал Крик.
– Разными-разными-разными, – пропели нам в ответ, только голос был уже детским.
А затем в окна забарабанили ладони. Они бились в окна – десятки бледных рук сыпали ударами со всех сторон. Я сжалась от страха и забегала взглядом по сторонам. Руки били в стены, стучали в доски под ногами. Половицы отошли от земли, заходили ходуном, ощерившись дощатыми щербатыми краями, и из них выглянули чёрные грязные пальцы. Я вскрикнула и выпустила ремень Крика из руки, чтобы зажать ладонями уши, – но убийца сгрёб меня в крепкие объятия, а затем вынул свой серебристо-чёрный нож.