– Ты же сказала, что не дашь меня схватить.
– Я солгала?
– Нет, ты лжёшь только сейчас. Я тебе нравлюсь. И ты просто в ужасе от этого.
Он сорвал мой поцелуй легко, как ветер срывает яблоневый цвет с уже опавшей ветки. Так просто. Под веками мир стал пустым и белым. Его жёсткие губы смяли мои, язык медленно скользнул по ним и раскрыл, проник внутрь и обвёл зубы. Даже сквозь прикрытые веки я видела набиравшее цвет розово-оранжевое рассветное солнце, и мне хотелось плакать – от болезненного отчаяния, а ещё потому, что я, кажется, нашла утраченный покой.
Он может в любой момент сделать с тобой то же самое, что сделал с этими несчастными людьми. Внутренний голос обычно стоит слушать, но я проигнорировала. Только медленно прогнулась ему навстречу, оставаясь прикованной. Тогда он отстранился, опустил маску и снова спрятался под ней.
– Не торопи события, – сказал тихо. – И не приближай неизбежное.
– Неизбежное, – повторила я. – Ты убьёшь меня?
Он сухо рассмеялся, склонил вбок голову.
– Всё тебе скажи, – шепнул он тихо и добавил, коснувшись носом своей маски моей щеки. – Однажды ты узнаешь, обещаю. Но сначала умрёт кто-то другой. Много других людей.
Он крепче стиснул руки на моих запястьях, так, что стало пронзительно больно. Я поджала губы.
– Кого ты…
– Ублюдка, который это заслужил. Не думаю, что его найдут раньше, чем осушат местное болото. И если ты не скажешь об этом кому-то ещё.
Крик разжал пальцы и легко встал с меня. Свет вернулся в комнату, словно это он мешал утру наступить. Затем взял меня за подбородок и заставил посмотреть наверх, себе в лицо.
– Прими то, что с тобой было, и то, что будет, – сказал он. – Не вини себя. Не ответь ты мне так ласково, крошка… – он нежно провёл фалангой указательного пальца по моей скуле, – и я ударил бы тебя ножом и убил. А теперь закрой глаза.
Я послушалась, но не потому, что хотела. У меня не было выбора. В груди слишком громко колотилось перепуганное сердце.
Он крепче сжал мой подбородок и быстрым порывом обнял мою голову, вжал лицом в собственные подавшиеся вперёд бёдра. Я почувствовала жаркую тяжесть там, под тканью, перетянутой кожаным ремнём. И услышала, как он хрипло вздохнул и стиснул руки, словно пытался раздавить мой череп. Я была уверена. Захоти он это сделать – сделал бы.
Когда он оставил меня одну и нарочно хлопнул оконной рамой по подоконнику, я не решалась открыть глаза. В носу всё ещё стыл травянистый запах болота, которым пропахли его брюки, а на губах оставался жар тела, ощутимый даже под тканью. Руки у меня дрожали. Я мечтала проснуться, но знала, что это была плохая, очень, очень плохая реальность. Зажмурившись, я ждала нового звука полицейской сирены. Надеялась, что кто-то из соседей заметит выскользнувшего из моего дома человека в чёрном и что это прекратят без моего участия.
Прошло много времени, прежде чем я очнулась от ступора. На улице было тихо. Вдалеке зазвенел звоночек велосипеда мальчика, который развозил каждое утро газеты. У соседей за забором забрехала собака. Сегодня суббота, и очень скоро по улице проедет молочник. Не было ни одного намёка на то, что Крика поймали. И я устало открыла глаза и вытерла их, хотя на них не навернулось ни слезинки.
Я не могла больше оставаться в этой постели, так что дошла до старого кресла справа у окна и упала в него, закусив костяшки на руке и глядя на улицу. Я не понимала, что происходит, и не знала, что делать дальше. Уродов и подонков, убивающих людей направо и налево и вершащих самосуд, с комплексом бога, нельзя щадить. И любить как обычных людей тоже нельзя. К ним нельзя привязываться. Их чувства не измерить обычной глубиной. Всегда есть второе жуткое дно.
Но я помнила прикосновения его рук.
Помнила, когда позже, в ванной, тёрла щёки и шею, когда холодной водой пыталась вытравить вкус его поцелуя со своих губ. Он был горьким. И вернулась в комнату в отчаянии, потому что забыть и стереть не получилось. Я не знала ещё одной новости, но, приехав в школу, услышала от Дафны, что миссис Валорски вчера вечером забрала Энтони и спешно покинула Скарборо, даже не дав нам попрощаться.
Это было в прошлую среду. Остаток недели прошёл как в тумане, и мы с Дафной чувствовали себя потерянными, когда Энтони уехал. Мы писали ему, постоянно писали – он не отвечал, хотя был в сети.