— Ну, они что-нибудь приготовят. Выдумают что-нибудь…
— Именно это мне и надо.
— Но если кто-то из них действительно убил Квина?
— У него будет готово алиби, ты хочешь сказать?
— Да.
Морс несколько секунд помолчал, а потом вдруг резко изменил курс:
— Вот ты, Льюис, видел меня в прошлую пятницу?
Льюис открыл рот и тут же его закрыл.
— Ну, давай вспоминай же! Мы работаем в одном здании, верно?
Льюис напрягал память, но не мог справиться с задачей. Пятница. Это казалось так давно. Что он делал в пятницу? Видел ли Морса?
— Понимаешь, куда я клоню? Нелегко вспомнить, верно? Мы должны предоставить им шанс.
— Но, как я уже сказал, убийца Квина сочинит что-нибудь насчёт прошлой пятницы.
— Правильно.
Льюис отступился. Многое в шефе его озадачивало, но слова, которые тот произнёс, провожая его до дверей, буквально поставили его в тупик:
— А почему ты так уверен, что Квин был убит именно в пятницу?
Маргарет Ральстон была не замужем — стройная, но довольно страшненькая девушка с поникшими ресницами, проработавшая в синдикате больше трёх лет. Сначала она была личной секретаршей мистера Бланда, потом автоматически перешла в распоряжение мистера Квина. В прошлую ночь она никак не могла заснуть, и только когда наступил серый поздний рассвет, ей удалось совладать со своими страхами. Но Морса (который думал, что разбирается в подобных вещах) очень удивило, что она разрыдалась всего после нескольких минут вполне мирной беседы. Квина она в пятницу видела, это точно. Он продиктовал ей целую пачку писем приблизительно в десять сорок пять утра. С этими письмами она занималась почти всю первую половину дня, потом отнесла их в кабинет Квина и положила в коробку для поступившей корреспонденции. В пятницу днём она его не видела, но тем не менее у неё было ощущение, что он где-то рядом, поскольку она может вспомнить (однако не без старательного подстёгивания), что зелёная куртка Квина висела на спинке одного из кресел, и — да-да! — там лежала записка для неё, с её инициалами «М. Р.», и ещё одна короткая записка («Мистер Бартлет любит, когда ему оставляют записки, сэр»), но она не помнит… что-то вроде… нет. Что-то наподобие «ушёл туда-то» — кажется, так. А как насчёт «буду тогда-то»? Нет, она не могла вспомнить точнее — это было очевидно.
Морс допрашивал её в кабинете Квина. Когда она ушла, он закурил сигарету и принялся обдумывать всё заново. Это было весьма любопытно. Почему эта записка не сохранилась? Квин, должно быть, вернулся, скомкал её… Но корзина для бумаг была пуста. Уборщица! И всё-таки Квин был ещё жив в пятницу около одиннадцати утра. Это уже кое-что.
Льюису было дано задание разузнать у смотрителя, что происходит с мусором, который скапливается в синдикате. И на сей раз ему сопутствовала удача. Два больших чёрных пластиковых мешка с ненужными бумагами стояли в специально отведённом, огороженном месте во дворе, готовые к отправке на свалку, и порыться в бумагах было по крайней мере гораздо более приятным занятием, нежели копаться в мусорных бачках. К тому же сравнительно быстрым. Большинство ненужных бумаг было разорвано пополам, но не скомкано: в основном то были устаревшие формы и несколько первоначальных набросков каких-то мудрёных посланий. Никакой записки от Квина своей личной секретарше не обнаружилось, и Льюис испытал разочарование, поскольку это было главной целью его поисков. Однако ему попалось несколько идентичных записок Бартлета, которые, как почувствовал Льюис, могли представлять какой-то интерес; и он принёс их в кабинет Квина, где застал Морса с прижатой к уху телефонной трубкой, испускавшей отрывистые гудки сигнала «занято». Он получше разгладил одну из записок, и Морс, положив трубку, прочитал её:
Понедельник, 17 ноября
К сведению всех сотрудников
Пожарная тревога назначается на полдень, пятницу, 21 ноября. В это время все сотрудники должны прекратить работу, выключить свет и электроприборы, закрыть окна и двери и выйти через главный вход на автостоянку перед домом. Никто не должен оставаться в здании ни по какой причине. Работа в обычном режиме не будет возобновлена, пока все не выйдут на площадку. Поскольку погода, скорее всего, будет сырой и холодной, советую взять пальто и проч., хотя есть надежда, что учения продлятся не более десяти минут. Я прошу и вправе рассчитывать на ваше сотрудничество в этом вопросе.
Подпись: Т. Г. Бартлет (секретарь)
— Каков буквоед, не правда ли, Льюис?
— Кажется, довольно опытен в своём деле, сэр.
— Он не из тех, кто оставляет что-нибудь воле случая.
— Ну и что это, по-вашему, означает?
— Просто я задал себе вопрос, почему он не упомянул в разговоре со мной об этих учениях, вот и всё, — Он улыбнулся себе под нос, и Льюис понял, что это далеко не всё.
— Может, он потому и не сказал, что вы не спрашивали.
— Может быть. Ладно, иди и узнай у него, сохранился ли список присутствовавших на учениях. Как знать, вдруг нам удастся передвинуть смерть Квина с одиннадцати пятнадцати на двенадцать пятнадцать?
Над кабинетом Бартлета горела красная лампочка. Пока Льюис в нерешительности маялся перед дверью, мимо прошёл Дональд Мартин.
— Красный свет означает, что у него кто-то есть, верно?
Мартин кивнул.
— Он бывает очень недоволен, если кто-то из сотрудников его прерывает, но — я хочу сказать… — Видно было, что Мартин чем-то сильно обеспокоен, и Льюис воспользовался случаем (как его научил Морс), чтобы распространить весть о том, что коллегам Квина вскоре предстоит дать ответ на вопрос, где они были и что делали в прошлую пятницу.
— Но зачем? Не думает же он…
— Нет, он-то как раз много думает, сэр.
Льюис постучался к Бартлету и зашёл в кабинет. С несколько недовольным лицом обернулась Моника Хайт, но сам секретарь, милостиво улыбаясь, даже не пожурил за нарушение золотого правила. Отвечая на вопрос Льюиса, он сообщил, что лучше справиться у главного клерка на втором этаже — тот отвечает за операцию в целом и почти наверняка хранит регистрационный лист тех, кто присутствовал на пожарных учениях.
После того как Льюис вышел из комнаты, Моника повернулась и тягостно посмотрела на Бартлета.
— Зачем всё это, Господи?
— Не надо винить полицию за то, что они пытаются выяснить, когда мистера Квина видели живым последний раз. Должен сознаться, я не упомянул об учениях…
— Но он был ещё жив в пятницу днём — в этом никаких сомнений, не так ли? Его машина стояла тут без двадцати пять. Так утверждает Ноукс.
— Да, мне эго известно.
— Вам не кажется, что мы должны немедленно сообщить об этом полиции?
— У меня есть странное подозрение, моя милая, что инспектор Морс способен выяснить гораздо больше, чем хотелось бы некоторым из нас.
Что бы ни означала эта таинственная фраза, Моника сделала вид, что не обратила на неё внимания.
— Вы не думаете, что это может оказаться очень важным, сэр?
— Несомненно. Особенно если они считают, что мистера Квина убили в прошлую пятницу.
— А вы так не считаете?
— Я? — Бартлет посмотрел на неё с любезной улыбкой, — То, что считаю я, не имеет большого значения.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Бартлет замялся и встал из-за стола.
— Если на то пошло, то нет, не считаю.
— В таком случае когда?
Но Бартлет поднёс палец к губам и покачал головой.
— Вы задаёте столько же вопросов, сколько они.
Моника поднялась со стула и направилась к двери.
— И тем не менее, я по-прежнему считаю, что вам надо поставить их в известность о том, что мистер Ноукс…
— Послушайте, — сказал он дружелюбным тоном, — если вам от этого станет легче, я поставлю их в известность сию же минуту. Вы довольны?