Оборачиваюсь. Ты спишь, как и в тот раз. Спишь и не отвечаешь на мои вопросы. Сажусь рядом, кладу руку тебе на плечо. И тогда, и теперь я делаю это, чтобы убедиться – твое сердце бьется. Чтобы быть уверенным в этом. Я ведь не имею представления, чем она тебя вырубила, и я ей не доверяю. Твое поражение всем по душе, но только не мне. Я волнуюсь. Сжимаю плечо, кладу ладонь на грудь. Ты очень худой - сплошь мышцы и кости. Наверное, ты просто не можешь дать мне ответ. Это воспоминание о тебе его еще не знает, пока не знает. Все случится слишком скоро. Но пока ты не думаешь о смерти.
- С тобой все будет хорошо, - ты без сознания, но я все равно говорю. Хочется верить, что Ирен не причинила бы тебе вреда, но не получается. Звоню Жаннетт и отменяю свидание. Я нужен здесь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Тебя же может стошнить, я должен проследить, чтобы все обошлось. Ей это не по душе. Если честно, она в ярости. Злится на меня. Думаю, это несколько несправедливо. Тебе же плохо. Я что, обязан бросить тебя и умчаться? Наверное, это и есть начало конца отношений с Жаннетт. Я не могу тебя бросить в таком состоянии. Ты бледен. В конце, на фоне яркой крови, ты тоже был бледен. Но до этого еще целые века. Мне еще предстоит так много узнать о тебе между «сейчас» и «тогда».
Этим утром ты улегся ко мне в кровать, завернутый в простыню. Мы провели в одной постели столько часов, что мне и задумываться об этом не хочется. И все равно. Это другое.
Я обнимаю и приподнимаю тебя. Усаживаю и поддерживаю. Ладонью обхватываю затылок. Прислоняю тебя к своему плечу, перехватываю поудобнее и пододвигаюсь, чтобы не упасть. Ты сейчас болтаешься в моих руках мертвым грузом. Но ты теплый, моей шеи касается твое дыхание. Ты – не мертвый груз, нет. Пока нет.
- Через несколько часов будешь в полном порядке, - шепчу я. Губы слегка задевают подбородок. Я помню это ощущение – прикосновение моих губ к твоему подбородку. На долю секунды я смешался: получалось, что я тебя поцеловал. Но я ведь не собирался этого делать. А ты был в отключке, так какая разница? – Я просто сниму пиджак. Ведь ты и сам бы этого хотел. Повешу его. Ты не изомнешь его до неузнаваемости, и так тебе будет удобней.
Кажется ты где-то на границе сознания, ты как будто пытаешься что-то мне сказать. Может быть, о том, что я прикоснулся губами к твоему подбородку? Я мертвею. Ты что-то шепчешь. Вроде бы фраза или слово начинается с «я», но на этом все. Наркотик, или что там было в шприце, снова погружает тебя в сон. Ты борешься так же, как ты борешься всегда и со всем. Ну, почти со всем. В конце ты выбрал другой путь. Просто шагнул с крыши безо всякого сопротивления. Но этого пока еще не случилось.
Стаскиваю с тебя пиджак, бросаю его на пол. Ты бы этого не одобрил. Я его повешу через минуту. У меня лишь две руки, и обе сейчас заняты тобой.
Осторожно укладываю тебя головой на подушку. Нужно повернуть тебя набок, в безопасное положение, чтобы ты не захлебнулся рвотой, но сначала я кладу тебя на спину. Так проще.
- С тобой все будет в полном порядке, - говорю я и убираю руку из-под твоей головы.
- Само собой, я буду в полном порядке, - отвечаешь ты. Воспоминания снова смешиваются, трансформируются. Ты не спишь. Одной рукой обнимаю тебя за шею, второй за пояс. Наши лица близко.
- Вот где я тебя поселил, - произносишь ты. Губ касается твое дыхание. – В своей спальне.
Твои губы теплые, мягкие. Запах хлопка, кофе и крови. Вкус сливок. Кожа губ изнутри влажная и скользкая. Я ослеп, я практически оглох, есть только звук соприкосновения наших губ и стук моего сердца.
Стоп. Что? Господи. Вот этого уж точно не было.
- С тобой все будет в полном порядке, - говорю я и убираю руку из-под твоей головы. Волосы на подушке нимбом окружают твою голову. Обхватываю твое запястье, проверяю пульс. Он есть. Быстрый. Но он есть.
- Романтическая чушь, - произносишь ты. – Как я и говорил.
- Извини, - я в замешательстве. Я смущен, хотя ты – всего лишь мои воспоминания. Господи! Да что со мной творится? – Наверное, я просто немного внушаемый.
Это не значит ровным счетом ничего. Просто воспоминания. Все думают, что мы так поступаем. Так что не вообразить подобное хоть раз попросту невозможно. Это ничего не значит.
- Так вот что за правда похоронена под слоем бесполезного эмоционального хлама? – ты смеешься надо мной.
- Смешно до ужаса.
- Я сейчас усну, - говоришь ты почти печально. Похоже, ты-воспоминание всегда жаждет общения. Ну конечно же. Я хочу, чтобы ты со мной говорил. А мои воспоминания о тебе и есть я. Исполнение желаний. Вот и все, что мне осталось. Укладываю тебя на бок. Ты глядишь на меня. Глаза открыты, но тело вялое.
- Я буду рядом.
- Через несколько часов буду в полном порядке.
Сгибаю твое колено, чтобы ты случайно не перевернулся. Твои волосы шуршат по подушке.
- Конечно. Проснешься квелым, будешь искать ее.
- Да. Эту женщину.
- Она влезет через окно, - накрываю тебя простыней. Ты сейчас выглядишь хрупким. Уязвимым. – Ума не приложу, как ей это удалось. Да, я оставил окно слегка открытым, когда уложил тебя. Но как она смогла незаметно забраться сюда, на такую высоту? Не знаю. Но она смогла. Вернула тебе пальто. И телефон. Поставила это дурацкое оповещение, сигнал об смс.
- Ревнуешь?
- Все не так, - возражаю я, как будто ты и сам этого не знаешь. Но я ревную. Потому что ты – мой. Не могу объяснить. Это какая-то бессмыслица.
- Нет. Не бессмыслица. Ты хочешь, чтобы я был твоим.
- Но не так.
- Сейчас я целовал тебя, но думал, что целую ее, - говоришь ты.
Это причиняет боль. Почему? Не знаю. Мне просто больно, и все. Я ревную? Может, ты ее и правда поцеловал, когда она сюда пробралась. Она-то тебя точно поцеловала, на щеке остался след. Две отметины: одна - от моего удара, другая – от ее губ. И обе они говорят о привязанности. Вот только знаки моей привязанности – кулаки наготове, готовность выстрелить по первому твоему слову. Всегда. Кулаки и пистолет. Но не губы. Мне не следует путать себя и других. У каждого своя роль. Моя в том, чтобы помогать тебе, защищать тебя, вести о тебе записки. А не в том, чтобы целовать.
И это – нормально. Это то, что нужно нам обоим.
- Конечно, так и было, - отвечаю. – Ты целовал Ирен. Это понятно. Ты в нее влюбился. Уже влюбился, наверное. Она тебя обставила. Наверное, это тебя поразило.
- Нет, - возражаешь ты. – Я знал, что целую тебя. Хотел поцеловать именно тебя. Я твой и верю только тебе.
Такого он не скажет ни за что и никогда. Хоть миллион лет пройди. Наверное, рассказ вогнал меня в романтический настрой. Надо бы его еще раз просмотреть. Не хочу, чтобы у читателей было ложное впечатление.
- Через несколько часов будешь в полном порядке, - я возвращаюсь к сценарию. Я сказал это тогда, хотя ты был без сознания и ничего не слышал. – Я буду рядом, если понадоблюсь.
Ведь так оно и будет. Я всегда рядом, если нужно, Шерлок. Всегда.
Он не отвечает. Лежит неподвижно. Но я слышу Его дыхание. И я нащупал пульс. Это приносит облегчение. Быстрый, ровный пульс. Сейчас еще не «тогда», я не перед больницей святого Варфоломея. Пока еще нет. Он любит спать с открытым окном, и я его слегка приоткрываю. Впускаю ее. Знаю, что впускаю. Но я всегда открываю окно для Него. Всегда.
Я знаю тебя, Шерлок. Но я не могу понять, почему ты ушел.
- Почему ты так поступил, Шерлок? Почему меня оставил?
Слушаю Его дыхание. Он ждет появления Ирен, ждет, когда Его поцелует она. Не я. Не сейчас, не здесь и никогда. Между нами совсем другое, и никогда не было иначе. Ухожу, закрыв дверь не до конца. Воспоминание заканчивается именно здесь и именно так, потому что это – то, что случилось в реальности. А все остальное – лишь изощренная игра моего воображения. Все равно, что заглянуть во все углы, воспользоваться всеми предоставленными шансами. Ничего более. Это и есть подведение черты? Проиграть все со всех сторон, пока не останется единственный итог – то, что случилось на самом деле.