Но на «ковре» Щеголева ждало поражение. Шофер Малыхин либо действительно не знал о происходившем на промкомбинате, либо знал, но не хотел говорить. Щеголев перекинулся было на инспектора ЖЭКа Чепрунова, но тот, как выяснилось, раздобыл курсовку и уже три дня как пребывал в Минводах. И теперь, нацелившись на Каграманова, Щеголев в воскресенье отправился на толкучку.
Был он на толкучке с полгода назад, и тогда еще поразился царившей там сутолоке и неразберихе. Теперь-то здесь кое-что изменилось — построили навес и новые прилавки возвели, но в остальном все как было, так и осталось — и пыльная улица, криво бежавшая наутек, и даже пузатый хлопотливый продавец пирожков с лицом, похожим на глазунью. Пирожки у него всегда были холодные, хотя он зычно зазывал: «Гор-рячие!». Над пестрым людским водоворотом стоял такой же нестройный гомон, и казалось, что собрались тут те же самые люди, только были они в других одеждах. А вот деревья изменились — они сейчас разгорались желтым осенним пламенем, а тогда, помнится, вонзали в стынущее холодное небо коричневые холодные иглы.
Щеголева вовлекло в людской поток и понесло. Он и не заметил, как оказался около рядочка, где продавали гвозди, лампы, старую обувь, часы, запчасти к велосипедам и мотоциклам, и вообще всякое барахло, а в самом конце этой очереди — и книги.
Книги тут лежали прямо на земле, на расстеленных газетах, — большой выбор, на любой вкус. Книжников высыпало уйма, не то что раньше — раз-два и обчелся. И удивившись изобилию самодеятельного книжного рынка, Щеголев пожалел о том, что нет здесь старика, который одним своим присутствием создавал необыкновенное, особое настроение. Это был легендарный старик, с великолепными длинными усами, «ходячая энциклопедия», у него можно было достать какую угодно книгу, даже несбыточное по тем временам «Двадцать лет спустя». Еще пацаном Щеголев и приметил однажды эту книгу у старика. Расчетливо экономя деньги, которые мать давала ему на завтраки, мороженое и кино, он каждое воскресенье появлялся на базаре, устремив на книгу тоскливые глаза — он боялся, что ее купят раньше, чем он соберет нужную сумму. Видно, старик понял, что творилось в душе у мальчишки. Он пригласил его к себе домой. Леонид помогал ему переплетать потрепанные книги, а старик взамен разрешал ему эти книги читать. Ребята тащили его на речку, на футбол, а он отнекивался, все свободное время проводил у старика. Со временем ребята тоже заразились его страстью — обо всем прочитанном он рассказывал им потом.
Едва ли не каждое воскресенье появлялся он в комнате, заваленной журналами, книгами, газетами, и разворачивался перед ним очарованный мир — звенели шпаги, кто-то должен был погибнуть и чудом спасался, узнавал важную тайну, от которой зависела чья-то судьба, и вот скакали по пустынным ночным дорогам рыцари без страха и упрека, отбивались от погони и опять чудом спасались.... А кто-то другой, пожертвовав жизнью, проводил через пустыню обиженных и несчастных, он погибал, но люди все же добирались до того места, где жила синяя птица — символ счастья...
Ох, когда же все это было! Старый книжник давно умер, и «Двадцать лет спустя» теперь уже не такая редкость. Любовь к книгам у Щеголева стала второй натурой, только с тех пор как он начал работать в милиции на чтение оставалось совсем мало времени.
Щеголев валко шагал по базару, а воспоминания уносили его в далекую и прекрасную страну, именуемую детством.
Каграманова Щеголев узнал сразу. Худощавый, с узкими плечами, с длинными каштановыми волосами, обрамлявшими бледное лицо проповедника, он разглядывал книги, которые вытащил из тяжелого модного портфеля толстый гладкий человек в пенсне.
— Достоевского возьму и Есенина, — сказал Каграманов.
— Нет, что вы, Игорь Михайлович, — поспешно произнес толстяк в пенсне. — Только все книги вместе. И за десять рублей.
— Восемь, — сказал Каграманов.
Но толстяк был непоколебим и Каграманов пожал плечами: «Ладно, рискую, бери червонец». Когда он расплачивался, Щеголев к нему и подошел.
— Лем есть? — по-утиному вытянув шею между двух голов и плеч, спросил Щеголев, хотя прекрасно видел, что Станислава Лема у Каграманова нет.
— А что вас у Лема интересует? — Каграманов критически оглядел крепкую фигуру Щеголева.
— «Солярис».
— Есть «Солярис». Только в сборнике.
— Пойдет и в сборнике. Можно посмотреть?
— Он у меня дома. Приходите сюда в следующее воскресенье.
Щеголев причмокнул губами.
— Долго ждать.
— Ну, хотите, — забегайте ко мне домой.
— Когда?