Попутное завещание показало, насколько скромны земные интересы Екатерины. Она пожелала быть похороненной в монастыре. Марии переходило по наследству золотое ожерелье, привезенное из Испании, слуги получали причитающееся жалованье и дополнительное обеспечение. А свои наряды она велела переделать в церковные облачения.
Придворную погребальную службу назначили на двенадцатое января. Кранмеру предстояло провести богослужение о спасении души усопшей. Погода не радовала: с утра был мороз, потом подул обжигающий западный ветер, который принес мокрый колючий снег. Даже в полуденные часы хмурые небеса почти не пропускали свет, погрузив землю в полумрак.
Анна и ее свита так и не появились. Место королевы пустовало. Желая унизить Екатерину своим отсутствием, она опозорилась сама.
Возвращаясь из церкви в густом синеватом сумраке, я увидел ярко освещенные окна покоев королевы. Свет горел и в приемном зале. Мерцающие огни словно насмехались над облаченными в траур людьми, отдавшими дань памяти Екатерине.
Не желая усугублять и без того скандальное положение, я сделал вид, что ничего не заметил. Но когда придворные разошлись, я отправился к Анне, решив удостоить ее личным визитом. Гофмейстер распахнул передо мной двери. Его праздничное облачение резало глаза.
Из глубины апартаментов доносились звуки веселой музыки, там мелькали кружащиеся в танце пары. Она устроила бал.
— Ваше величество, королева не ожидала, что вы почтите ее вашим присутствием, — лепетал за моей спиной гофмейстер.
— Очевидно, — бросил я.
Роскошный зал сиял множеством свечей. Я в своем траурном облачении медленно вышел на середину, не обращая внимания на толпу танцующих дам и кавалеров. Все они вырядились в платья яркого лимонного оттенка, и в самом центре развеселой компании блистали Анна и ее брат Джордж. Казалось, они искупались в золотоносном источнике Мидаса.
— Итак, — произнес я негромко, и одно мое слово заставило всех притихнуть.
Танцоры застыли, музыка смолкла.
Сопровождаемая напряженными взглядами, Анна гордо направилась ко мне.
— Вы позорите себя, — бросил я, не пытаясь понизить голос. — Ликование по поводу кончины Екатерины доказывает лишь злобность и мелочность вашей натуры.
— А разве нечему радоваться? Вы ведь сказали, услышав сие известие: «Хвала Господу, теперь мы избавлены от угрозы войны».
Я действительно говорил так, подчеркивая политическую своевременность момента, частично избавлявшую нас от папского гнева. Но душа моя пребывала в горе.
— Ради умиротворения епископа Римского, — возразил я, — чьи агенты наводнили наш двор.
— А меня огорчает внимание, привлеченное «благочестивой кончиной» вдовствующей принцессы, — вызывающе заявила Анна. — Еще немного, и начнутся разговоры о ее праведном отказе от нашего бренного мира. Люди уже возносят ей молитвы, прося о заступничестве. Неужели вы допустите появление очередной святой мученицы? Сначала Фишер, потом Мор… и теперь еще Екатерина?
Я подал знак музыкантам возобновить игру, чтобы заглушить наш дальнейший разговор.
— Ваше поведение переходит все границы, — сурово произнес я.
Мне захотелось придушить ее за дерзкие насмешки.
— Но это же правда, — ответила она. — Народ причислил Фишера и Мора к лику святых, не дожидаясь римской канонизации, и уже готов возвысить Екатерину. Вам следовало присоединиться к нашему балу, чтобы противостоять этому поветрию, а не призывать подданных почтить ее память! Этого требует ваша собственная безопасность, какие бы там чувства вас ни обуревали.
— Стыдитесь! За вашими якобы политическими рассуждениями скрывается порочное злорадство. Пляшите, моя милая, пляшите до упаду. Ведь скоро… вашим пляскам придет конец.
Я стремительно удалился, так же как в тот далекий день, когда впервые увидел ее в желтом платье.
Бальзамировщик Кимболтона, проводивший вскрытие Екатерины, предоставил мне тайный отчет. Он обнаружил, что все внутренние органы находятся в относительно здоровом состоянии, «за исключением сердца, кое зело почернело и приобрело ужасный вид». Цвет не изменился и после обмывания; тогда он вскрыл его, обнаружив внутри такую же черноту.
— Отрава, — прошептал я.
Я давно догадывался об этом. Губительное зелье… Так вот что праздновала Анна на Желтом балу… «Интересно, — подумал я, — не желтый ли яд она использовала. Такое коварство вполне в ее духе».
Теперь осталось только отправить на тот свет Фицроя, Марию и меня. Окрыленная успехом, Анна в письме к леди Шелтон, которой была поручена опека над моей дочерью, безрассудно выдала свои планы: «Больше ничего не надо. Когда у меня появится сын, а роды уже скоро, я сама решу, как поступить с ней».