Подхожу к своему шкафчику, чтобы поменять книги. Сейчас английский, интересно, узнает ли меня Шейна/Шейла? Возможно, нет, ведь прошло аж двадцать четыре часа — вряд ли в её мозгу достаточно места, чтобы так долго хранить информацию.
— А вот и ты.
Я трусливо зажмуриваюсь. Не желаю оборачиваться и любоваться на него — стоит там, небось, неотразимо прекрасный.
— Значит, ты решил вернуться?
Я укладываю книги и всё-таки оборачиваюсь. Он улыбается и облокачивается о соседний шкафчик.
— Умытость тебе к лицу, — заявляет он, окидывая меня взглядом с головы до ног. — Хотя в потном виде ты тоже ничего.
Ему умытость тоже к лицу, но я не намерена ему об этом сообщать.
— Ты здесь, чтобы преследовать меня, или просто вернулся?
Он озорно ухмыляется и барабанит пальцами по шкафчику.
— И то, и другое.
Пора бы уже прекращать все эти шутки про преследование. Они казались бы смешнее, если бы я не думала, что он и правда на это способен.
Я оглядываю опустевший вестибюль.
— Пора на урок. С возвращением.
Он сощуривается, словно чувствует, как мне неуютно.
— Ты сегодня какая-то странная.
Я закатываю глаза. Да что он понимает, чтобы судить? Он же меня совсем не знает. Я отворачиваюсь, пытаясь скрыть истинные мысли, которые стоят за моей «странностью». Мысли типа: почему его прошлое не так уж меня пугает? Почему он такой бешеный — избил того бедного парня в прошлом году? Почему он отказывается от своего привычного распорядка, чтобы бегать со мной? Почему он обо мне расспрашивал? Вместо того, чтобы выпалить вопросы, вертящиеся в голове, я лишь пожимаю плечами и выдаю:
— Просто удивилась, увидев тебя здесь.
Он качает головой.
— Нет, тут что-то ещё. Что случилось?
Я вздыхаю и облокачиваюсь о свой шкафчик.
— Тебе честно сказать?
— Я всегда жду от тебя одной только честности.
Я поджимаю губы и киваю.
— Ладно. — Прижимаюсь плечами к шкафчику и смотрю на своего собеседника. — Мне бы не хотелось, чтобы ты всё неправильно понял. Ты флиртуешь со мной, и из твоих слов я могу сделать вывод, что у тебя на мой счёт есть намерения, на которые я не смогу ответить взаимностью. И ты… — я умолкаю в поисках подходящего слова.
— Что я? — спрашивает он, пристально глядя на меня.
— Ты… вечно на взводе. И угрюмый. И немножко меня пугаешь. И есть ещё одна вещь… — говорю я, но не уточняю. — Просто не хочу, чтобы ты неправильно понял.
— Какая вещь? — спрашивает он так, словно знает, о чём я, но хочет услышать от меня.
Испускаю вздох и прижимаюсь спиной к шкафчику, глядя себе под ноги.
— Сам знаешь, — говорю я, не желая заходить в обсуждении его прошлого дальше, чем он сам готов зайти.
Холдер кладёт ладонь на шкафчик рядом с моей головой и наклоняется ко мне — он очень близко, в каких-то шести дюймах.
— Я незнаю. Ты ходишь вокруг да около. Как будто что-то против меня имеешь, но боишься сказать. Выкладывай.
Чувствую себя в ловушке, и в груди нарастает паника — как в тот раз, когда он ушёл после нашей последней стычки.
— Я в курсе, что ты натворил, — решаюсь я. — Знаю, что ты избил какого-то парня. И что тебя отправили в колонию. За ту пару дней, что мы знакомы, ты и меня перепугал до чёртиков по крайней мере три раза. И раз уж мы выкладываем всё начистоту, ты обо мне расспрашивал, значит, наверняка в курсе моей репутации, а это и есть самая вероятная причина, почему ты подбиваешь ко мне клинья. Жаль тебя разочаровывать, но я не пытаюсь вскружить тебе голову. Я не хочу, чтобы ты думал, что между нами что-то может быть, кроме того, что уже было. Мы вместе бегаем. И это всё.
Холдер стискивает зубы, но выражение его лица не меняется. Он убирает руку и отступает назад, давая мне возможность снова дышать. Не понимаю, почему каждый раз, когда он вторгается в моё личное пространство, я оказываюсь совсем без воздуха. И ещё меньше понимаю, почему мне это нравится.
Прижав книги к груди, я собираюсь уходить, и вдруг чьи-то руки обхватывают мою талию и тянут назад. Оглянувшись, вижу Грейсона, меряющего Холдера взглядом. Хватка вокруг моей талии становится всё крепче.
— Холдер, — сухо произносит Грейсон. — Я не знал, что ты вернулся.
Но тот не обращает на него никакого внимания. Он неотрывно смотрит на меня, отвлёкшись только на мгновение, чтобы взглянуть на лежащие на моей талии руки Грейсона. Едва заметно кивает и улыбается, как будто о чём-то догадался, и возвращается взглядом ко мне.
— Ну да, вернулся, — резко бросает он, не глядя на Грейсона.
Это что ещё такое?! Откуда, чёрт его побери, взялся этот тип, и почему он сжимает мою талию? Помечает территорию?
Холдер отрывает от меня взгляд, поворачивается, чтобы уйти, но вдруг останавливается.
— Приём в легкоатлетическую команду по четвергам после уроков, — роняет он. — Приходи.
И удаляется.
Жалко, что он, а не Грейсон.
— Ты в субботу занята? — спрашивает навязчивый ухажёр, прижимая меня к себе.
Я вырываюсь из его объятий и говорю раздражённо:
— Отстань! Кажется, я всё ясно дала понять.
Захлопываю шкафчик и удаляюсь тоже, размышляя на ходу: и как оно так получается? Всю жизнь успешно избегала драм, а теперь за два дня огребла их столько, что хватило бы на целый роман.
* * *
Брекин садится напротив и толкает ко мне банку с колой.
— Кофе у них нет, но кофеин я раздобыл.
— Спасибо тебе, самый-самый лучший на свете друг, — улыбаюсь я.
— Не благодари, я купил её с коварными намерениями. Это взятка, чтобы выудить из тебя все грязные подробности твоей любовной жизни.
Я смеюсь и открываю банку.
— Ты будешь разочарован. Нет у меня никакой любовной жизни.
Он открывает свою колу и ухмыляется.
— Сомневаюсь. Там один плохой парень скоро дырку в тебе взглядом протрёт. — И кивает вправо.
Через три стола от нас сидит Холдер и действительно прожигает во мне взглядом дырку. Его окружают ребята из футбольной команды, которые, кажется, в восторге от его возвращения — хлопают его по плечам, болтают, не замечая, что он не участвует в разговоре. Всё так же глядя на меня, он делает глоток, резко ставит банку на стол, дёргает головой вправо и встаёт. Смотрю вправо — там выход из столовой. А Холдер уже идёт к двери, явно ожидая, что я последую за ним.
— Хм-м, — бормочу я скорее себе, чем Брекину.
— Вот именно, хм-м. Сходи узнай, чего ему надо, потом доложишь.
Я отпиваю немного колы и ставлю банку.
— Есть, сэр!
Тело моё поднимается и тащится к выходу, но сердце остаётся на столе — я совершенно уверена, что оно выпрыгнуло в тот момент, когда Холдер велел мне следовать за ним. Я могу сколь угодно убедительно прикидываться перед Брекином, но чёрт меня забери совсем, мои собственные органы мне уже не подчиняются.
Холдер в нескольких футах передо мной распахивает дверь, проходит, и створки закрываются за ним. Я кладу руку на дверь и колеблюсь, прежде чем её толкнуть. Если бы меня поставили перед выбором: побеседовать сейчас с Холдером или остаться в наказание после уроков, я бы предпочла последнее. Внутренности мои завязываются в такое количество сложных узлов, что любой бойскаут обзавидовался бы.
Оглядываюсь по сторонам, но Холдера не вижу. Делаю несколько шагов, дохожу до шкафчиков, поворачиваю за угол. Ага, вот он — опирается спиной о дверцу одного из них, одна ступня прижата к нижнему шкафчику. Руки скрещены на груди, а в голубых глазах — едва скрываемый гнев.
— Ты встречаешься с Грейсоном?
Я закатываю глаза, становлюсь напротив Холдера и тоже облокачиваюсь поудобнее. Я уже устала от его скачущих настроений, а ведь мы только-только познакомились.
— А это важно?
И вообще, какое его собачье дело?
Он молчит — я уже заметила, что такие паузы он делает почти всегда перед тем, как что-то сказать.
— Он засранец.