— Принцесса?
Понедельник, 29 октября, 2012
16:35
— Не прикасайся к ней, ублюдок!
Это кричит Холдер, и я чувствую: кто-то поддерживает меня под мышки. Его голос так близко, значит, это он. Роняю руки и ощущаю под пальцами стрелки травы.
— Детка, пожалуйста, открой глаза. — Ладонь Холдера гладит моё лицо. Я медленно поднимаю веки и встречаюсь с ним взглядом. Отец маячит у него за спиной. — Всё хорошо, ты просто потеряла сознание. Пожалуйста, вставай. Мы уходим.
Он поднимает меня, обхватывает за талию. Если бы не он, я бы, наверное, снова упала — не могу удержаться на ногах.
Отец оказывается передо мной и вперяется в меня в меня взглядом.
— Это и вправду ты, — произносит он, смотрит на Холдера, потом снова на меня. — Хоуп? Ты меня помнишь?
В его глазах стоят слёзы.
В моих — нет.
— Идём, — повторяет Холдер и тянет меня к машине.
Я сопротивляюсь, а потом и вовсе вырываюсь из его хватки. Оборачиваюсь к отцу. И у этого типа ещё хватает наглости прикидываться, что он когда-то меня любил. Вот дерьмо!
— Ведь верно? — говорит он, шагая вперёд. Холдер тянет меня назад с каждым шагом, который делает мой отец. — Хоуп, ты помнишь меня?
— Как я могла тебя забыть?
Ирония в том, что я всё-таки его забыла. Полностью. Забыла о нём, о том, что он со мной делал, о своей жизни в его доме. Но я не хочу, чтобы он это узнал. Наоборот — пусть думает, что я помню все его отвратительные поступки, все до единого.
— Это ты, — говорит он, нервно покачивая рукой и поднимая её к ремню. — Ты жива. Ты в порядке...
Достаёт рацию — видимо собирается доложить о своём открытии. Но прежде чем он успевает нажать на кнопку, Холдер выбивает рацию из его пальцев. Та падает на землю, отец наклоняется, подхватывает устройство, делает осторожный шаг назад, снова кладя руку на кобуру.
— На твоём месте я бы никому не сообщал, что она здесь, — чеканит Холдер. — Вряд ли тебе захочется оказаться в топе новостей, извращенец ты долбаный.
Кровь отливает от лица моего «папочки», он смотрит на меня с недоверием и страхом.
— Что?! Хоуп, кто бы тебя ни похитил… они солгали. Наговорили обо мне всякой ерунды, в которой нет ни слова правды. — Он снова приближается, глаза полны отчаяния и мольбы. — Кто тебя забрал, Хоуп? Кто это был?
Я уверенно ступаю ему навстречу.
— Я помню всё, что ты со мной делал. И если ты мне дашь то, ради чего я сюда пришла, клянусь, я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь.
Он покачивет головой, не веря, что его дочь стоит перед ним. А также наверняка размышляет о той опасности, которая ворвалась в его жизнь вместе со мной. Под угрозой его карьера, репутация, свобода. Его лицо бледнеет ещё больше, когда он понимает, что нет смысла отрицать. Он знает, что я знаю.
— И ради чего ты пришла?
Смотрю на дом, потом перевожу взгляд на отца.
— Мне нужны ответы. И какая-нибудь вещь, которая принадлежала моей матери.
Холдер снова обхватывает мою талию. Я стискиваю его ладонь, в поисках подтверждения, что я не одна. С каждой минутой, проведённой в обществе отца, моя уверенность слабеет. Всё в нём: голос, выражение лица, жесты — вызывает во мне нарастающую боль.
Отец бросает короткий взгляд на Холдера, затем снова на меня.
— Мы можем поговорить в доме, — произносит он тихо, стреляя глазами по сторонам, на соседние здания. Он вдруг задёргался — значит, наверняка просчитывает имеющиеся в его распоряжении варианты и понимает, что их не так уж много. Кивает в сторону двери и начинает подниматься по ступенькам.
— Выложи пистолет, — требует Холдер.
Отец останавливается, не оборачиваясь, медленно извлекает из кобуры оружие и осторожно кладёт его на ступеньку, затем движется дальше.
— Второй тоже, — настаивает Холдер.
Отец снова останавливается, уже у самой двери. Наклоняется, приподнимает штанину и вынимает оружие, прикреплённое к лодыжке. Как только оба пистолета оказываются вне пределов его досягаемости, он переступает порог, оставляя дверь открытой. Прежде чем я войду следом, Холдер поворачивает меня лицом к себе.
— Я буду стоять здесь, дверь будет открыта. Я ему не доверяю. А ты — ни шагу из гостиной, поняла?
Я киваю, он быстро и крепко целует меня и отпускает. Вхожу в комнату — отец сидит на диване, сжимая ладони и глядя в пол. Я устраиваюсь на краешке ближайшего стула — нельзя садиться удобнее, нельзя расслабляться. Этот дом, этот человек… у меня тяжелеет в груди, а мысли приходят в полный хаос. Я делаю несколько медленных вдохов и выдохов, пытаясь усмирить свой страх.
Использую момент тишины, чтобы найти в чертах отца какое-то сходство со мной. Может быть, цвет волос? Он значительно выше меня, и когда он осмеливается на меня взглянуть, я замечаю, что глаза у него тёмно-зелёные, не мои. Если не считать волос цвета жжёного сахара, я совсем на него не похожа. И я рада этому.
Отец поднимает на меня взгляд и вздыхает, неловко ёрзая на диване.
— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, — решается он, — хочу, чтобы ты знала: я любил тебя и сожалел о том, что сделал, каждую секунду своей жизни.
Я молчу, но внутренне едва сдерживаюсь. Что он несёт? Просто чушь собачья! Он может молить о прощении до конца своих дней, но этого недостаточно, чтобы стереть воспоминание хотя бы об одной ночи, когда поворачивалась дверная ручка.
— Я хочу знать, почему ты это делал, — произношу я дрожащим голосом. Какой же жалкой я сейчас выгляжу, самой противно! Как та маленькая девочка, которая умоляла его остановиться. Но я изменилась, и эта новая я до чёртиков уверена, что нельзя обнаружить перед ним свою слабость.
Он откидывается на спинку и трёт глаза.
— Не знаю, — произносит он устало. — После смерти твоей матери я снова запил. Прошло чуть меньше года, и однажды утром я проснулся с мыслью, что натворил нечто ужасное. Надеялся, что это окажется всего лишь кошмарным сном, но когда я вошёл в твою комнату, чтобы разбудить, ты была… другой. Не той счастливой малышкой, что прежде. За ночь ты словно превратилась в девочку, которая боится меня. Я себя возненавидел. Я даже как следует не помнил, что произошло, поскольку был сильно пьян. Но понимал — случилось нечто страшное, и мне очень, очень жаль. Это больше не повторилось, и я делал всё возможное, чтобы вернуть тебя прежнюю. Постоянно покупал тебе подарки и давал всё, что пожелаешь. Я не хотел, чтобы ты запомнила ту ночь.
Я сжимаю колени, чтобы сдержаться, иначе брошусь к нему и придушу на месте. Он пытается представить всё так, будто такая ночь была единственной, и за это я ненавижу его ещё больше, если это вообще возможно. Как будто для него это всего лишь несчастный случай: разбилась кружка или кто-то поцарапал его грёбаную машину.
— Это происходило ночь за ночью... ночь за ночью, — говорю я, стараясь собрать воедино остатки самоконтроля, чтобы не завопить во всю силу своих лёгких. — Я боялась ложиться в постель, боялась просыпаться, боялась принимать душ, боялась разговаривать с тобой. Я была не из тех девочек, которые страшатся чудовищ в шкафу или под кроватью. Меня пугал монстр, который, как предполагалось, должен был любить меня! Предполагалось, что ты будешь защищать меня от таких людей, как ты!
Холдер вдруг оказывается на корточках рядом со мной, сжимает мою руку, а я ору на человека, сидящего напротив. Дрожа всем телом, я прижимаюсь к Холдеру, в поисках успокоения, которое он дарит мне. Он потирает мою руку, целует в плечо, позволяя мне выплеснуть всё накопившееся и не пытаясь меня остановить.
Отец вжимается в диван, про лицу бегут слёзы. Он не делает ни одной попытки защититься, поскольку осознаёт мою правоту. Ему нечего мне сказать. Он просто плачет, закрываясь руками. Он нисколько не жалеет о том, что совершил когда-то, скорее, жалеет себя, теперь, когда его ткнули носом в его собственное дерьмо.
— У тебя есть другие дети? — спрашиваю я гневно, пытаясь поймать его взгляд, стыдливо избегающий моего. Он опускает голову и прижимает ладонь ко лбу, но не может выдавить из себя ответ. — Есть?! — кричу я. Мне необходимо знать, что он больше ни с кем этого не делал. Что он перестал это делать.