А потом… в ту ночь… обнаружив, что она натворила, я возненавидел её. За то, что она так легко сдалась. Что считала свою жизнь тяжелее моей, хотя всё было одинаково.
Он садится, поворачивается ко мне и берёт в ладони моё лицо.
— Теперь я знаю правду. Её жизнь была в миллион раз тяжелее моей. Но она всё равно находила в себе силы улыбаться и смеяться, а я понятия не имел, в каком она дерьме… и сейчас я наконец увидел, какой храброй она была на самом деле. Она не виновата в том, что не смогла это преодолеть. Мне бы хотелось, чтобы она попросила помощи или рассказала кому-нибудь о случившемся, но ведь каждый борется по-своему, особенно если чувствует себя в одиночестве. Ты смогла заблокировать память и таким образом справилась со своей бедой. Думаю, она пыталась сделать то же самое, но ведь она была намного старше, когда это случилось, а в таком возрасте забыть уже невозможно. Вместо того чтобы отбросить всё, запереть в памяти, она сделала прямо противоположное. И я знаю: эти чувства сжирали каждое мгновение её жизни до тех пор, когда она уже не смогла больше терпеть.
И не смей говорить, что решение Карен напрямую привело к тому, что сделал с Лес твой отец. Даже если бы Карен не увезла тебя, он наверняка добрался бы и до Лес. Такой он был человек. И если ты спрашиваешь, виню ли я Карен, отвечу: нет. Единственное, о чём я жалею — что она не увезла с собой и Лес.
Он обхватывает меня руками и приближает губы к моему уху.
— А для тебя я хочу одного — чтобы ты приняла решение, которое поможет тебе побыстрее залечить душу. И Лес хочет того же.
Я обнимаю его в ответ и прячу лицо у него на плече.
— Спасибо тебе, Холдер.
Он молча держит меня, пока я обдумываю решение, над которым мне уже не требуется долго размышлять. Через некоторое время отстраняюсь и кладу на колени шкатулку. Пробегаю пальцами по крышке и колеблюсь, прежде чем прикоснуться к защёлке. Нажимаю на неё и медленно поднимаю крышку, смежив веки — страшно увидеть содержимое. Делаю глубокий вдох, открываю глаза — и встречаюсь с глазами моей матери. Беру фотографию дрожащими пальцами, глядя на женщину, давшую мне жизнь. У неё мои скулы, мой рот, мои глаза. Все мои черты — от неё.
Я откладываю снимок и беру следующий, вызывающий ещё большую волну эмоций, потому что на нём запечатлены мы обе. Мне не больше двух лет, и я сижу у неё на коленях, обнимая за шею. Она целует меня в щёку, я улыбаюсь до ушей и смотрю прямо в объектив. На фотографию капают слёзы, я вытираю их и передаю снимки Холдеру. Мне необходимо, чтобы он увидел, зачем я так отчаянно стремилась попасть в отцовский дом.
В шкатулке остаётся ещё один предмет. Я поднимаю и перебираю пальцами цепочку с висящим на ней серебряным медальоном в форме звезды. Открываю его и вижу свою фотографию в младенчестве. Внутри крышки медальона надпись: «Мой лучик Надежды».
Расстёгиваю цепочку и подношу к своей шее. Холдер протягивает руки и берёт половинки замочка, а я приподнимаю волосы. Он застёгивает замочек, я отпускаю волосы, и Холдер целует меня в висок.
— Она красивая. Прямо как её дочь. — Возвращает мне фотографии и нежно меня целует. Открывает медальон, несколько мгновений с улыбкой смотрит внутрь. Потом захлопывает и поднимает взор на меня. — Ты готова?
Я кладу снимки в шкатулку, закрываю крышку, уверенно встречаю его взгляд и киваю.
— Да, готова.
Вторник, 30 октября, 2012
22:15
На этот раз Холдер входит в дом вместе со мной. Джек сидит на диване рядом с Карен, обнимает её за плечи и держит её руку в своей. Мама поднимает на меня взгляд, а Джек встаёт, собираясь снова оставить нас наедине.
— Ничего, — говорю я ему, — тебе не нужно уходить. Это не займёт много времени.
Обеспокоенный моими словами, он, тем не менее, никак их не комментирует. Отходит от Карен, чтобы я могла сесть рядом с ней. Я ставлю шкатулку на стол и опускаюсь на диван. Поворачиваюсь к маме, прекрасно осознавая, что она понятия не имеет, какое будущее ей уготовано. Но хотя она не может предвидеть, что я сейчас скажу, всё-таки пытается подбодрить меня улыбкой, желая показать, что примет любое моё решение.
Я беру её руки в свои и заглядываю ей в глаза. Мне очень важно, чтобы она поверила мне, потому что между нами должна остаться только правда и ничего кроме правды.
— Мама, — обращаюсь я к ней, собрав всю уверенность, на какую способна. — Забрав меня у отца, ты понимала все возможные последствия этого поступка, но всё равно пошла на него. Ты поставила на карту свою жизнь, только бы спасти меня, и я не могу позволить, чтобы ты страдала из-за этого. Ты отдала мне свою жизнь, и я не могла бы просить о большем. Я не намерена судить тебя. Единственно возможный для меня ответ — благодарность. Спасибо. Огромное спасибо, что спасла меня, мама.
Слёзы заливают её лицо. Мы обнимаем друг друга и плачем. Мать и дочь. Тётя и племянница. Две жертвы, выжившие в катастрофе.
Я даже вообразить себе не могу, какую жизнь вела Карен все эти тринадцать лет. Любое принимаемое ею решение служило лишь моей пользе. Она постановила для себя, что как только мне исполнится восемнадцать, она во всём признается и будет расхлёбывать последствия. Одна лишь мысль о том, что она готова была ради меня на всё, вызывает во мне чувство, что я недостойна такой любви. На свете есть два человека, которые так сильно меня любят. Это слишком много, чтобы принять.
Выясняется, что на самом деле Карен хочет сделать следующий шаг в своих отношениях с Джеком, но раньше она колебалась, поскольку знала, что разобьёт ему сердце, если расскажет правду. Она не догадывалась лишь, что Джек любит её безоглядно, так же, как она любит меня. Услышав о её прошлом и сделанном ею выборе, он ещё больше укрепился в своей любви к ней. Полагаю, он переедет к нам ещё до конца недели.
Весь вечер Карен терпеливо отвечает на мои вопросы. Главный из них: как она смогла получить документы под моё новое имя. Карен рассмеялась и объяснила, что при наличии денег и связей легко было устроить так, чтобы «удочерить» меня за пределами нашей страны и получить для меня гражданство, когда мне исполнилось семь. Я не стала выпытывать подробности. Страшновато, знаете ли.
Следующий вопрос напрашивается сам собой: можем ли мы теперь обзавестись телевизором? Выяснилось, что мама и близко не испытывает той неприязни к технике, какую ей приходилось демонстрировать все эти годы. Кажется, не позже завтрашнего дня мы отправимся в магазин электроники.
Мы с Холдером рассказали Карен, каким образом я выяснила, кто я на самом деле. Сначала ей трудно было понять, как между нами установилась столь прочная связь, да ещё в таком юном возрасте, достаточно прочная для Холдера, чтобы помнить обо мне все эти годы. Но, понаблюдав за нами чуть дольше, она убедилась, что связь между нами — настоящая. К несчастью, каждый раз, когда он целует меня или кладёт руку мне на колено, я отмечаю тревогу в её глазах. Ничего не попишешь — она моя мать.
Проговорив несколько часов, мы все достигаем той степени умиротворённости, какая вообще возможна после столь бурных выходных, и решаем, что пора расходиться. Холдер и Джек прощаются с нами, Холдер заверяет Карен, что больше не будет присылать мне «эго-протыкательные» эсэмэски. Впрочем, обещая это, он подмигивает мне поверх её плеча.
Карен весь вечер не выпускала меня из объятий. Обнявшись с ней ещё раз на прощанье перед сном, я отправляюсь в свою спальню и укладываюсь на кровать. Натягиваю на себя одеяло, закидываю руки за голову и смотрю на звёзды на потолке. Может, снять их? Не то будут навевать грустные воспоминания... Хотя нет, не стану. Потому что, глядя на них, я думаю о Хоуп. Они напоминают мне о самой себе, обо всём, что мне пришлось преодолеть, чтобы прийти к нынешнему мгновению моей жизни. И хотя я могла бы сидеть сейчас, жалея саму себя и гадая, почему такое случилось со мной… я не стану этого делать. Я не стану мечтать об идеальной жизни. То, что сбивает тебя с ног — лишь проверка, заставляющая тебя сделать выбор: сдаться, остаться на земле или смахнуть с себя грязь и подняться, став даже выше, чем до нокдауна. Мой выбор — подняться. Возможно, жизнь ещё не раз собьёт меня с ног, но могу вас заверить — валяться на земле я не стану.