Выбрать главу

Я пожимаю плечами. Наверное, она права. Может, я просто неправильно его поняла, и когда я выказала неприязнь, он передумать меня клеить.

— Возможно. Но как бы там ни было, всё рухнуло, не успев начаться. Его выгнали из школы, он мрачный и бешеный… он просто… просто безнадёжен. Не знаю, кто мой типаж, но мне не хотелось бы, чтобы это был Холдер.

Шесть сжимает мои щёки и поворачивает к себе моё лицо.

— Ты сказала: Холдер? — спрашивает она, и её ухоженные брови ползут на лоб от любопытства.

Поскольку мой рот зажат между щеками, ответить словами я не могу, просто киваю.

— Дин Холдер? Тёмные волосы, вечно лохматый? Горящие голубые глаза? Бешеный, как будто заявился прямо из Бойцовского клуба?

Я пожимаю плечами.

— Уроде пахоз, — отвечаю я, едва слыша саму себя, потому что Шесть всё ещё сжимает мои щёки. Она отпускает меня, и я повторяю снова: — Вроде, похож. — Массирую щёки. — Ты его знаешь?

Она подскакивает на кровати и всплёскивает руками.

— Почему, Скай? Ну почему, чёрт тебя дери, из всех парней на свете тебе приглянулся именно Дин Холдер?

Кажется, она разочарована. Интересно, почему? Она никогда раньше не упоминала Холдера, значит, она с ним не крутила любовь. И почему вся эта история постоянно вращается по одному и тому же кругу: от приятного возбуждения до какой-то мерзопакости?

— Выкладывай подробности, — требую я.

Она опускает голову и слезает с кровати. Подходит к шкафу, достаёт из коробки джинсы и натягивает на себя.

— Скай, он сволочь. Раньше он ходил в нашу школу, а потом, в начале прошлого года его отправили в колонию для несовершеннолетних. Я не очень хорошо его знаю, но достаточно, чтобы понимать, что на роль бойфренда он совершенно не годится.

То, как она описала Холдера, нисколько меня не удивляет. Хотелось бы мне сказать, что и не разочаровывает, да не получится.

— А кто вообще подходит на роль бойфренда?

Не думаю, что у Шесть когда-нибудь был бойфренд дольше, чем на одну ночь.

Она смотрит на меня и пожимает плечами.

— Тушé.

Натягивает через голову рубашку, подходит к раковине, выдавливает на зубную щётку немного пасты и возвращается в комнату, чистя зубы.

— Почему его отправили в колонию? — спрашиваю я, не уверенная, что хочу услышать ответ.

Шесть вынимает изо рта щётку.

— Ему пришили преступление на почве ненависти. Избил какого-то парнишку в школе, гея. Наверняка наказали разом за всё, включая прошлые грехи.

Она снова засовывает в рот щётку и идёт к раковине, чтобы сплюнуть.

Преступление на почве ненависти? Меня снова пробирает озноб, но на сей раз неприятный.

Завязав волосы в хвост, Шесть возвращается в комнату.

— Вот же пакость, — говорит она, перебирая украшения. — А вдруг у тебя на парней больше никогда не встанет? Вдруг это было в первый и последний раз?

Ну и словечко она выбрала.

— И ничего у меня не встало, — кривлюсь я.

— Ну, встало, пленилась, без разницы, — легкомысленно отмахивается она и садится на кровать. Кладёт одну серёжку на колено, другую продевает в ухо. — Впрочем, похоже, есть повод для радости — ты не совсем уж безнадёжна.  — Она прищуривается, наклоняется ко мне, берёт за подбородок и поворачивает мою голову влево. — Что, чёрт возьми, случилось с твоим глазом?

Я смеюсь и спрыгиваю с кровати от греха подальше.

— Ты случилась. — Ретируюсь к окну. — Мне надо проветрить мозги. Пожалуй, побегаю. Хочешь со мной?

— Да нет, — морщит нос подруга. — Это твоё развлечение.

Я перекидываю ногу через подоконник, и тут Шесть снова обращается ко мне.

— Ты ещё не рассказала про первый день в школе. И у меня для тебя подарок. Вечером приду.

Понедельник, 27 августа, 2012

17:25

Мои лёгкие разрываются от боли, всё тело немеет. Ровное, контролируемое дыхание превращается в лихорадочные хватания ртом воздуха. Именно поэтому я так люблю бегать. Каждая клеточка тела устремляется вперёд, и остаётся сосредоточиться только на одном — как сделать следующий шаг, ничего больше.

Ещё один шаг.

И ничего больше.

Раньше я никогда так далеко не забиралась. Обычно я разворачиваюсь, когда пробегаю примерно полторы мили от дома — эта точка в нескольких кварталах отсюда. Но сегодня всё не так. Несмотря на знакомую усталость, охватившую тело, выключить мозг мне не удаётся. Я продолжаю бежать, в надежде, что доберусь до спасительного забвения, но на это уходит больше времени, чем обычно. Единственное, что заставляет меня наконец остановиться — мне ещё столько же бежать обратно, а вода у меня почти кончилась.

Я торможу у края въездной дорожки, опираюсь о почтовый ящик и отвинчиваю крышку бутылки. Вытираю пот со лба тыльной стороной ладони и подношу бутылку ко рту. Удаётся выжать из неё всего несколько глотков. В этом техасском пекле я уже выдула целую бутылку. Мысленно ругаю себя за то, что профилонила утром. Плохо переношу жару.

Боясь обезвоживания, принимаю решение обратно идти, а не бежать. Не стоит доводить себя до истощения, вряд ли это порадует Карен. Она и так нервничает из-за того, что я бегаю одна.

Я уже пускаюсь в обратный путь, когда слышу за спиной знакомый голос.

— Эй, привет!

Очень кстати, как будто моё сердце и так уже не бьётся со страшной скоростью. Я медленно оборачиваюсь: вот он, Холдер, собственной персоной, смотрит на меня и улыбается во все ямочки. Волосы влажны от пота — явно тоже бегал.

Я дважды смаргиваю, наполовину уверенная, что у меня начались глюки на почве переутомления. Инстинкты кричат: «Беги!», но телу хочется завернуться в его блестящие от пота руки.

Чёртово предательское тело.

К счастью, я запыхалась после только что законченных растяжек, так что этот красавчик не решит, что моё беспорядочное дыхание имеет к нему какое-то отношение.

— Привет, — отвечаю я. Стараюсь смотреть ему в лицо, но не могу оторвать глаз от капель, стекающих по его шее. Решаю, что лучше всё-таки пялиться на свои туфли, учитывая тот факт, что из одежды на нём — шорты и кеды. Шорты так соблазнительно висят на его бёдрах, что я немедленно прощаю ему все те гадости, которые сегодня о нём услышала. Сколько себя помню, я никогда настолько не тащилась от вида парней. Чувствую себя опустошённой. Жалкой. Даже избитой. И немного злюсь на себя за то, что позволяю ему так на меня действовать.

— Ты бегаешь? — спрашивает он, непринуждённо опираясь локтем о почтовый ящик.

— Обычно по утрам, — киваю я. — Подзабыла, как днём жарко.

Пытаюсь снова посмотреть на него, прикрыв глаза козырьком из ладони, потому что солнце светит ему в спину, образуя вокруг головы что-то вроде нимба.

Какая ирония!

Он протягивает руку, и я отшатываюсь, прежде чем успеваю сообразить, что он всего лишь предлагает мне бутылку с водой. Конечно, уже догадался, что я нервничаю — вон как сжимает губы, лишь бы не улыбнуться.

— Вот, попей. — Он тычет в меня полупустой бутылкой. — Совсем же вымоталась.

Обычно я не принимаю воду от незнакомцев, и уж точно мне бы не следовало брать воду у людей, про которых я слышала много плохого, но, чёрт возьми, пить хочется ужасно.

Хватаю бутылку и, запрокинув голову, делаю три громадных глотка. До смерти хочется выпить всё, но не могу же я лишить этого доброго самаритянина всех его запасов.

— Спасибо, — благодарю я и возвращаю бутылку. Вытираю рот рукой и оглядываюсь. — Мне ещё бежать обратно полторы мили, так что пойду, пожалуй.

— Скорее, две с половиной, — роняет он, отрывая взгляд от моего живота. Не обтерев горлышко, прижимает его к своим губам, запрокидывает голову и допивает остатки воды. Всё это время он смотрит мне в глаза. А я — ничего не могу с собой поделать — наблюдаю, как его губы обхватывают горлышко бутылки там, где только что были мои. Мы практически целуемся.

Я встряхиваю головой.

— Что?

Он произнёс что-то вслух? Не уверена — слишком занята созерцанием стекающих по его груди капель.

— Говорю: скорее, две с половиной мили. Ты же живёшь на Конрой, а это больше трёх миль отсюда. Почти пятимильная пробежка, — замечает он с некоторым даже уважением.