Она не имела понятия, сколько уже прошло времени, Верундиш ещё смотрела на письмо, когда услышала голос Констера, зовущего её по имени с другой стороны палатки. Она вздрогнула от звука артиллерии армии Адро по Дардже, крепости гурландцев. Ещё она слышала, как солдаты звали её к ужину.
Ей следовало раздеться к возвращению Констера. Она попыталась улыбнуться, это было меньшим, что она могла теперь сделать.
Стоп. Что-то было не так. Констер никогда не называл её полным именем. Он был единственным во всей армии, кто звал её «Вери». Он единственный человек во всей армии, кому она позволяла подобное. И она не помнила, чтобы прежде он спрашивал, можно ли войти в палатку.
— Заходи. — Разрешила она.
На лице Констера не было привычной улыбки, его взгляд притупился, а вид был затравленный. Верундиш видела такой взгляд у людей, которые потеряли конечность во время артобстрела, или у тех, кто стал свидетелем того, как совсем рядом застрелили друга.
— Что стряслось? — Спросила она, убирая свои собственные проблемы на задний план. Вечером у неё будет время, чтобы застрелиться, когда Констер уйдет.
— Можно присесть? — Ответил он вопросом на вопрос, отведя при этом взгляд.
Верундиш помнила те времена, когда он заходил в палатку, поднимал её на руки и укладывал в кровать с громким смехом. Её беспокойство усилилось.
— Конечно.
Она поправила одеяла, одновременно перепрятывая пистолет из-под подушки под кровать, где он будет более незаметным.
Констер опустился на кровать рядом с ней. Она взяла его руку, заметив, как его бледная нежная кожа контрастировала с её смуглостью. Констер не работал ни одного дня в своей жизни, но Верундиш не злилась на него за это. Его беззаботное ко всему отношение привлекало её.
— Они назначили меня вести «Безнадёжных» против Дарджи. — Упавшим голосом сказал Констер.
В горле Верундиш образовался ком.
— Нет! Я думала, тебя повысят!
— Если выживу, то стану майором.
Мимолетная улыбка появилась на его лице и тут же пропала. Он склонил голову вперед, будто для молитвы.
«Безнадёжные». Это центральная атака на вражескую крепость. Идти первыми через пролом — против штыков, пушек и магии. «Безнадежные» редко выживали после первого же залпа, не говоря уже о захвате самой крепости.
— И ты ничего не можешь сделать? — спросила Верундиш.
Констер покачал головой.
— Это приказ самого Тамаса. Думаю, у него на меня зуб из-за того, что отец купил моё назначение.
Генерал Тамас был печально известен своим убеждением, что звание необходимо заслужить, а не купить. Он часто направлял аристократов в самые опасные места, чтобы проверить их храбрость. Его позиция получила одобрение и любовь со стороны простолюдинов. Но всё это зашло слишком далеко. Констер погибнет.
— Почему «Безнадёжные»? Почему именно сейчас?
Констер смотрел на свои сапоги.
— Фельдмаршал Беравич приказал взять крепость незамедлительно. Не могу представить, чем он пригрозил генералу Тамасу.
— Когда? — Спросила Верундиш.
— Через три дня. А до этого мы удвоим артиллерийский обстрел. Избранные верят, что нашли уязвимое место в стене и воспользуются своей магией в ночь нападения. Это позволит нам попасть в крепость.
Верундиш откинулась на кровать. Избранные с их мощной магией действительно могли сотворить пролом в стене. А «Безнадёжные» — достаточно известная тактика. Гурланцы будут готовы.
— Мне надо сбежать. — Признался Констер.
— Тебя посчитают трусом.
— Я предпочту быть живым трусом, чем мёртвым героем.
Верундиш сжала его руку.
— Ты не убежишь далеко. Ты знаешь, как генерал Тамас чувствует дезертиров. Он поймает тебя и повесит, тогда ты будешь и мёртвым, и трусом.
— Я смогу сбежать. — Стоял на своём Констер. — У меня есть друзья…
Он умолк, обдумывая эту мысль.
— Не делай этого. — Попросила Верундиш.
На лицо Констера легла тень сомнения.
— Проведём ночь. — Сказала Верундиш. — Пообещай мне, что не сделаешь ничего опрометчивого до завтра.
Она взяла другую руку Констера, думая, что у неё может найтись решение обеих проблем.
Генерал Тамас не был злым человеком.
Сын аптекаря, первый простолюдин, добившийся звания генерала армии Адро. Народ обожал его, король уважал его. Он был тактиком и бойцом, только пороховой маг во всём Девятиземье мог занимать такое высокое положение.
Говорили, что даже маги королевского Совета Избранных боялись его.