– Что ты смотришь на меня оскорбленными глазами? Для тебя это ново? Обычно в твоем возрасте уже не помнят, что такое невинность, и прекрасно понимают, чем обычно заканчиваются подобные вечера.
– Заткнись! – нужно стать такой же нахальной и грубой. – Все равно у тебя ничего не выйдет.
– Да ну? Ты, кажется, забыла, что кое-чем обязана мне? Ты и твои подруги, – его голос раздавался, по-прежнему, нежен и прекрасен.
У Ани на глаза навернулись слезы, к горлу подступил комок.
Ах, эти удивительные глаза в толпе одинаковых, противных лиц! И зачем только она увидела их?
– Ты…
Он улыбнулся, заранее угадав смысл готовых сорваться с его губ слов.
– Черт! Мне нравится, когда ты такая. Как вчера. Смотрю – стоит девчонка, сердитая, надутая. Ничего девчонка, интересная. А что если… И я сделал доброе дело из расчета, что потом, томимая чувством безмерной благодарности, она будет сговорчивее. Все просто!
Он был подонком и гордился этим. А еще у него было довольное лицо, по которому очень хотелось ударить.
Аня сдержала слезы.
– Я, кажется, безмерно благодарна, но…
– Да, ладно. Что ты разволновалась? – его голос вдруг зазвучал примирительно. – Раз сегодня и правда ничего не выйдет, – он невинно пожал плечами. – Пойдем, я отведу тебя домой.
– Нет! – Аня мотнула головой, стараясь стряхнуть с себя его взгляд и паутину слишком осязаемых слов.
– Что «нет»? – удивился он.
– Я никуда с тобой не пойду. Я пойду одна, – она старалась твердо произносить слова.
– Заблудишься, – он стал до отвращения заботлив.
– Ну и пусть! Тебе какое дело?
– А вдруг попадется кто-нибудь еще хуже, чем я, который не станет много говорить?
Он протянул руку, но Аня отшатнулась.
– Не трогай меня!
– Ну, ладно, ладно. Чего ж так орать? Пойдем, – он произнес это точно так же, как в самом начале, то же слово, тот же голос, но все было совсем по-другому, и Ане захотелось заткнуть уши и бежать, бежать в абсолютно противоположную сторону.
Какое ужасное зрелище – жалкие осколки обманутых надежд.
3
Аня купила огромную грушу и с удовольствием надкусила ее желтый, крутой бок. Сок брызнул и потек по пальцам липкой струйкой. До дома оставалось несколько шагов. Короткие сумерки грозили внезапной ночью.
– Анечка, солнышко, привет!
Она обернулась, увидела Чоню и Лёсика.
– Гуляешь?
– Домой иду, – она уже не боялась их, однако ее несколько смутило столь бурное и ласковое приветствие.
– Выдумала тоже. Пойдем лучше с нами!
– Куда? – Аня мгновенно насторожилась и напряглась.
Чоня рассмеялся.
– Ну, чего ты, испугалась что ли?
– Вот еще! – Аня возмутилась правдивости его слов.
– Пойдем! – Чоня выглядел каким-то уж слишком радостным и довольным, и глаза его светились очень и очень по-доброму. – Навестим Богдана.
Странный! Он выбрал именно тот аргумент, который, скорее всего, заставил бы Аню отказаться от предложенного путешествия, но, вопреки здравому смыслу, крайне пораженная выражением его лица, она послушно пошла вслед за Чоней. Лёсик плелся сзади.
Выросший из темноты светлый прямоугольник заставил Аню задуматься и остановиться.
– Что это?
Из-за ее спины раздался хрипловатый голос.
– Раньше здесь то ли склад был, то ли мастерские, – объяснил Лёсик. – А теперь мы здесь живем.
– Живете? Здесь? Вы?
Вот уж заявление воистину таинственное и пугающее! Аня решила, что не сделает больше и шага.
– Да. Идем! – нетерпеливо потянул ее за руку Чоня, и она опять покорилась, хотя, по разумным соображениям, должна была развернуться и броситься наутек.
Он открыл маленькую дверь в огромных железных створках, и, невзирая на царившую внутри тьму, уверенно потащил Аню по какому-то коридору.
– А это – Богданова берлога. Вот он обрадуется! – Чоня распахнул дверь.
Лесик, пролезший вперед, присвистнул.
– Облом! Он в отключке.
Богдан, раскинувшись, лежал на куче разноцветных одеял, и в его позе, в тяжелом дыхании читалось что-то тревожное, неестественное.
Какое-то время они втроем бессмысленно пялились на лежащего, словно видели его в первый раз. Потом Чоня склонился, словно заботливая мамаша, внимательно вгляделся в напряженное во сне лицо и тихонько ткнул кулаком в плечо.
– Это надолго, – констатировал он.
Но словно нарочно, в пику его словам, Богдан открыл глаза, обвел всех мутным взглядом. Казалось, он не узнает никого, да и вообще не понимает, где находится и что с ним.