«Вперед, за работу», — сказал он.
Бадер достаточно спокойно отнесся к уборке туалетов, так как не боялся промочить ноги. Никто в лагере не подозревал, что подполковник драит унитазы. Большинство этих парней попало в плен в Дюнкерке и просто не знало о нем. Единственное, что его беспокоило, не примчатся ли немцы из Ламсдорфа до ночи среды. Такие размышления сильно портили ему настроение.
Вечером рабочие вернулись, и он спросил мокрого и грязного Палмера:
«Ты видел какие-нибудь самолеты?»
«Не видел даже поганого аэродрома», — разочарованно протянул Палмер.
Следующий день прошел достаточно спокойно. Немного страхов. Немного рутины. На закате палестинец переговорил с поляком, который сменился с дежурства, и узнал, что следующей ночью будут дежурить один поляк и один немец, как им и требовалось.
Утро выдалось солнечным и теплым, прекрасная погода для побега, но день тянулся нестерпимо долго. Наконец в 17.30 рабочие вернулись, и пятерка устроилась отдыхать в своей комнате, ожидая назначенного часа.
В 18.00 в коридоре загрохотали сапоги, и какой-то немец заорал:
«Всем строиться! Всем строиться!»
Чертыхаясь и гадая, что это может значить, пленные поднялись и вышли наружу. Едва их построили возле ворот, как появился фельдфебель и громко заорал:
«Всем спустить брюки».
Ничего не понимающие люди начали возмущенно кричать, свистеть, смеяться. Бадера этот приказ заставил застонать от отчаяния. Он растерянно посмотрел на сержанта, который развел руками, но пробормотал:
«Держитесь, сэр. Я прикажу людям отказаться».
Бадер язвительно заметил:
«И тебя расстреляют. Спасибо, сержант, не стоит. Им понадобится 5 минут, чтобы найти меня».
Он повернулся, но чтобы укрыться в бараке, требовалось пройти несколько ярдов по открытому пространству. Никаких шансов. Никакого спасения. Все это стремительно пронеслось у него в мозгу. Бадер решил, что не следует подвергаться унижениям. Он растолкал людей и подошел к фельдфебелю.
«Я думаю, что я именно тот, кого вы ищете».
Фельдфебель уставился на него, словно не верил собственным глазам. Но в этот момент в ворота прошли капитан и 6 солдат из охраны Ламсдорфа. Капитан увидел Бадера, сразу узнал его и обрадовался.
«Ах, подполковник, я восхищаться видеть вас опять. Вы опять нести неприятность».
Он был очень дружелюбен. И тем же веселым тоном он предложил:
«Теперь пускай мистер Палмер также выходить наперед».
У Бадера вырвалось:
«Великий боже, так Джонни Палмер тоже сбежал?»
Капитан терпеливо ответил:
«Никакой беспокойство, подполковник. Иначе мы брать всех вас обратно в Ламсдорф на проверка».
Бадер моментально сообразил, что это сорвет план побега остальных троих[19]. Моментально решившись, он повернулся к своим и сказал:
«Выходи, Джонни. Все кончено».
Палмер, немного помешкав, тоже вышел вперед. Ворота лагеря захлопнулись, и их увели.
Обратное путешествие в Ламсдорф было унылым, хотя немцы держались довольно дружелюбно. Их привели в караулку Ламсдорфа, туда же пришел комендант. И тут начался спектакль. Комендант бушевал, как ураган, от собственных криков приходя в большую ярость. Странно было видеть высокого, аккуратного старика примерно 60 лет, который, разинув рот, извергает изощренные немецкие ругательства. Он стоял перед ними, вопя так громко, что изо рта летели капельки слюны. Он все кричал и кричал, и у переводчика, который стоял рядом, не было ни малейшего шанса вклиниться в этот монолог. У Палмера во рту все еще торчала сигарета. Когда комендант закричал, Пал-мер вынул сигарету и выпустил клуб дыма ему прямо в лицо. Потом он повернулся к Бадеру и сказал подчеркнуто спокойно:
«Ты знаешь, я совершенно не представляю, что он тут говорит».
Бадер начал хихикать, и комендант покраснел. Он завопил еще громче. Когда он наконец остановился, чтобы перевести дыхание, вперед вышел переводчик и коротко сообщил:
«Комендант говорит, что вы оба опозорили офицерскую честь, переодевшись в солдатские мундиры. Вы причинили ему серьезные неприятности».
Бадер ответил:
«Ладно. Скажите коменданту, что это моя работа — причинять ему неприятности».
Переводчик оказался достаточно бестактен и перевел этот ответ. Комендант покраснел, как свекла, и разразился новой тирадой. Англичане даже испугались, что его сейчас хватит апоплексический удар. Он потрясал кулаками и вопил: «Arrestzellen! Arrestzellen!» Потом он повернулся и убежал.
Это было одно из знакомых Бадеру немецких слов, которое означало арестантскую камеру.
Вскоре они очутились в знакомой обстановке. Офицер толкнул дверь камеры, и Бадер с неудовольствием заглянул внутрь. Тут его осенила новая идея. Он сказал:
«Минутку. Я не намерен сидеть здесь. Это обычная солдатская камера. Неуважительно сажать туда офицера».
Немецкий офицер службы безопасности вежливо ответил:
«Мы обычно не иметь офицер пленник в Ламсдорфе. Потому мы не иметь офицерский камера».
Бадер пожал плечами.
«Ничем не могу помочь. Если уж я должен сесть, так пусть это будет офицерская камера. Мое достоинство и без того уже достаточно пострадало».
Немец устало произнес:
«Послушайте, подполковник. Мы уже иметь с вами многий хлопот. Мы и комендант. Он хотеть отобрать ваш ноги, но я сказать им, ипd он немного остыть. Если будет новый хлопот, он будет отбирать ваши ноги».
19
Этой ночью те бежали, как и было задумано. Они нашли польских партизан. Позднее немцы поймали палестинца и Хикмэна и расстреляли их. Чизхолм провел с польскими партизанами 2 года, полные приключений. Он сражался, участвовал в Варшавском восстании. После войны он вернулся в Англию и был награжден Военной Медалью.