Потом я узнал, что этот самолет сильно модернизировали эльфы, в частности поставили эльфийские камни, позволявшие чуть ли не вертикально посадить самолет с помощью магии. Я не поверил и заглянул внутрь. Если в моей «касатке» эльфийские камни были размером с ноготь мизинца, то тут стояли булыжники с кулак Брюгге.
Но на этом сюрпризы не закончились, вскоре после этого, рано утром, когда мне почему-то не спалось, я увидел, как на корабль в сопровождении трех телохранителей зашла девушка в плаще с капюшоном. Встречала её лично Изабелла Мора. Я решил не лезть в чужие секреты и сразу ушел на палубу, подышать свежим воздухом.
Ближе к обеду почти все техники ушли из ангара. Одних Старг отправил за запчастями, у других нашлась срочная работа в другом отсеке. Алисия изучала новые погодные карты, а я возился с «касаткой».
— Извините.
Услышав тихий мелодичный голос, я удивился и выглянул. Рядом стояла Ирина Арнельская. Увидев княгиню, я невольно замер. С того вечера мы ни разу не виделись, хотя я часто о ней думал. Сейчас она была в простом наряде — кожаной летной куртке со штанами, без макияжа, но, удивительным образом, мне она показалась гораздо красивей, чем тогда. А какие у неё были красивые серые глаза…
— Извините, мы тогда не смогли поговорить.
Я очнулся и быстро выбрался из под самолета. Руки были перепачканы в масле, от меня воняло потом и керосином, но княгиня смотрела на меня с любопытством и… с восхищением? За кого она меня принимала?
— Я так и не успела поблагодарить вас, за все, что вы для меня сделали.
— Не стоит, ваша светлость, это был мой долг, — просто ответил я.
— Не просто долг, — покачала головой юная княгиня. — Вы из горцев, а у них не так много причин верно служить моей семье. В тот день, я думаю, их и вовсе не было, — с горечью добавила она.
— Ваша светлость…
— Не стоит, — покачала она головой, увидев, что я хочу возразить. — Я знаю, что… мои родители во всем виноваты.
Некоторое время мы стояли молча. Я не знал, куда деть глаза, Ирина думала о чем-то своем. Хорошо, что в ангаре никого не было, и нас никто не видел.
— Это тот самолет? — вдруг спросила она.
— Да.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Я осторожно, стараясь не запачкать, помог княгине подняться на крыло, а потом залез следом. Ирина подошла к сиденью штурмана и присела рядом.
— Мне почему-то казалось, что здесь просторней… Наверное потому, что я была маленькой. А еще сильно трясло, сколько бы я потом не летала, меня ни разу так не трясло.
— Вы помните, как мы летели? — удивился я.
— Смутно, только образы и яркие моменты, — ответила она. — Помню шум дождя и что мне было тепло, помню, что трясло так сильно, что рана разболелась…
— Погода была очень плохой, — кивнул я. — Шел дождь, а мне приходилось идти по кромке облаков. Я боялся, что, несмотря на погоду, республиканцы держат в воздухе патрули. А у вас из-за этого открылась рана и пошла кровь.
— А еще я помню ваш голос, — улыбнулась вдруг Ирина, глядя на меня. — Сколько не пыталась, не могла вспомнить, что вы говорили, а вот голос запомнился.
Я промолчал, потому что сам не помнил, что говорил тогда. Хотя, казалось бы, не так давно это было…
— Эти пятна на сиденье, это кровь? — спросила Ирина.
— Да, — ответил я и, смутившись, попробовал объяснить: — сначала у меня просто не было денег поменять кресло, а потом… мне захотелось, чтобы что-то осталось на память.
Я был уверен, что она будет смеяться, но она лишь немного удивленно посмотрела на меня. А потом достала из кармана куртки золотое кольцо с крупным сапфиром и протянула его мне.
— Возьмите лучше это.
— Я не могу…
— Берите, прошу вас, — Ирина схватила мою руку и всунула кольцо мне. — И спасибо вам.
Она повернулась и пошла к лестнице. А я сел на холодный пол ангара, пытаясь собрать мысли и чувства в кучу. Как я не старался выкинуть из головы тот полет, одной встречи было достаточно, чтобы все вспомнить. В молодости мы все хотим быть героями, но потом жизнь учит нас другому. Долгое время я думал, что окажись я еще раз в такой ситуации — отказался бы, не раздумывая. Потому что ведь, нет ничего глупее, чем рисковать своей жизнью, жертвовать всем, что у тебя есть ради столь глупой вещи как честь и верность тому, кто и не посмотрел бы на тебя в другой ситуации.