Луна выбралась из-за туч и сквозь потолочное окно освещает её лицо, отчего кожа кажется голубоватой. На скуле четко заметен шрам – небольшой, но кривой и глубокий, словно рвали кожу.
Кто же тебя так, девочка?
Губы её подрагивают. Такой большой красивый ротик, но судя по испугу в тёмных глазах, явно нерабочий.
Может, заблудилась? Ну, да – и решила разбудить поцелуем, чтобы спросить дорогу.
Лучше б я ужрался вусмерть и остался у Геныча.
По-хорошему, надо было выпроводить девчонку. Не слушать, гнать её ко всем чертям!
Но такая она залипательная… И вкусная… Очень вкусная девочка. И какое тело! Податливое, гибкое – очень красивое. Красивая и закомплексованная. Прячется, дурочка, а ведь шрам нисколько её не портит. Меня же – только заводит. Извращенец, сука!
И отзывчивая очень. И невинная… Была.
Терпела – не пискнула даже.
Видел же, что больно и еле остановился. Животное. Не зря Геныч до смерти целок боится. А эта – совсем дитё. Наивная и влюблённая. Проглотив своё запоздалое и наверняка неуместное «прости», прижимаю её к себе.
– Ведь чувствовал, что врёшь! Зачем, а?
– Я хотела... хотела, чтобы это был ты.
Вот же… И не отмотать уже.
– Что ж вы, дурочки, вечно не в тех вляпываетесь?
«Вы же потребители оба! Потому у вас и нет хороших девушек».
Твоя правда, мам Галь. Употребил уже… хорошую… Злоупотребил даже.
***
Низко нависшие над головой тучи неумолимо приближаются, окутывая верхушки деревьев густым ледяным туманом и угрожая поглотить всё живое. Мир накрыла паника – все бегут куда-то, орут и только спокойный Геныч стоит, запрокинув голову, в самом эпицентре шумной суеты и невозмутимо цитирует Булгакова: «Что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима». Я хочу сказать, что он дебил, и нет никакой луны, и пора валить… Но резкий порыв ветра бьёт по лицу, срывая с губ слова и развеивая их в потемневшем холодном пространстве. И друга я больше не вижу, и люди кричат, барахтаясь и задыхаясь в страшных тучах.
«Ах ты, сука е*учая!», – кто-то рявкает из темноты. Стонут, перекликаются…
Открываю глаза – всё так же темно и холод никуда не делся. И люди... Хотя нет – это какие-то дерзкие полупокеры устроили замес буквально в метре от меня. Балкон настежь, и оттуда ломится ещё один незваный гость. Но когда по длинным голым ногам понимаю, что в центре месива девка и расправу чинят над ней, глаза застилает кровавая пелена.
– Ни хYя себе! Ты бабу, что ль, пиZдишь, чепуш? Кто ж тебя родил, падла?
Одним рывком я оттягиваю урода от согнувшейся девичьей фигуры и гашу наглушняк. Пока встречаю второго гостя, девка делает ноги.
– Э, подруга! – окликаю резко и зло, а она вздрагивает и замирает в дверном проёме.
Даже не поворачивается. Охренеть – устроили здесь проходной двор.
– Оглохла, что ли? – повторяю съёжившейся длинноногой девахе, не забывая успокаивать её очнувшегося обидчика. – Ты, вообще, кто?
– Овца в пальто! – полухрип-полустон в ответ и хлопок двери.
Ну, чо – нормально поговорили.
Я взираю на два полутрупа у своих ног и, потирая кулак, думаю, какой бы сейчас разбор полётов устроил мне Геныч. Друг никогда не бывает доволен моими боевыми навыками. Но чтобы приблизиться к его уровню мастерства, мне и жизни не хватит. Менее травмированный сопляк пытается подняться и получает ленивую оплеуху.
– Да какого... Женёк! – взвывает он. – Не трогал я твою девку, я помочь ей хотел!
– Мою? – зло усмехаюсь. – То есть ты считаешь, что за чужую девку и впрягаться не стоит? Да за свою я б тебя в пол втоптал!
Смотрю на тот самый пол и, протянув руку, поднимаю белый лифчик.
– Да я-то при чем? – отчаянно горланит этот додик, а я подношу к его носу находку.
– Это что? – и одновременно с вопросом меня волнами накрывают воспоминание и осознание.
Разворачиваюсь к дивану, словно каким-то чудом надеюсь там обнаружить свою ночную гостью.
Ой, е*ла-а-ан!
– А это, наверное, чехлы для сисек твоей, то есть НЕ твоей девки, – язвительно и дерзко комментирует парень, подтверждая и мою догадку, и печальный вывод. В три шага добравшись до двери, врубаю свет.
– Какого хера вы тут делали? – рявкаю, не глядя на пострадавших, ведь сейчас у меня самого на роже написано, какой я мудак.