— Тогда, — согласился Джон, — нам с тобой не о чем беспокоиться. Все, что нам нужно, — это чтобы ты сейчас отпустила мою руку, пошла домой, легла в свою постель, — и будем считать, что этого разговора никогда не было.
— Ты думаешь, — проговорила Энни, — мы сможем о нем забыть?
— Должны. По-твоему, у нас есть выбор?
Энни уставилась на Джона. Она знала, какие чувства сейчас обуревают его, ибо и сама чувствовала то же самое. Она знала, что если не сможет устоять перед этим чувством, то и Джон тоже не сможет…
— Выбора нет, — обреченно сказала она.
— Да, забудем об этом, так будет лучше.
Руки их разжались, и Энни, почувствовав внезапный холод, словно ладонь Джона согревала ее, машинально закуталась в плед. Впрочем, они уже были в двух шагах от ее теперешнего жилья — скромного строения из серого кирпича с крытой соломой крышей и крохотным слюдяным оконцем. Внутри была всего одна комната, у одной из стен которой стоял стол. Была, возможно, и другая мебель — этого Энни не могла припомнить, так как в данный момент могла думать только о кровати.
— Спокойной ночи, Энни, — произнес Джон. По голосу его чувствовалось, что сейчас в его душе порядочность борется с желанием.
— Спокойной ночи, — прошептала она. Он развернулся и пошел прочь.
— Джон! — окликнула его Энни. Джон обернулся. Казалось, он готов был сделать шаг ей навстречу.
…От их лагеря до лагеря англичан — всего день похода. Завтра будет бой… Англичане, говорят, всегда строятся ровными, словно по линейке, рядами, отлично стреляют… Нельзя не признать, что горцам при всем их боевом энтузиазме не хватает дисциплины и выучки. И Джон завтра непременно будет в первых рядах, один из первых встретит грудью английские пули и штыки. Вся опасность и вся слава достанется Джону. Энни же останется в тылу, наблюдая за боем и отдавая приказы.
Муж Энни тоже примет бой — но по другую сторону линии фронта… И может, не дай Бог, статься, что Джону достанется пуля, выпущенная Ангусом… Если это произойдет, будет ли после этого иметь какое-то значение, что Энни сохраняла верность такому мужу?
Джон по-прежнему смотрел на нее, не отрывая глаз.
— Что, Энни? — спросил наконец он. Энни опустила глаза.
— Спасибо, Джон, — прошептала она, — спасибо, что проводил меня…
Как же все-таки это больно — понимать, что то, чего ты хочешь, нечестно, непорядочно, грешно, знать, что ты этого никогда не сделаешь — и все равно хотеть… Хотя бы всего один раз… на одну ночь…
— Я пришлю за тобой кого-нибудь утром, — произнес он, — а пока, думаю, тебе лучше выспаться.
Энни молча кивнула. Что здесь можно сказать, когда оба отлично знают, что выспаться этой ночью ей вряд ли удастся… Джон снова развернулся и пошел прочь.
Тяжело вздохнув, Энни вошла в дом и огляделась. Обстановка ее случайного жилища мало чем отличалась от обстановки множества деревенских домов, в которых ей приходилось ночевать за последнее время. Энни уже начала привыкать к кочевой жизни, к тому, что вот уже много дней не имеет постоянной крыши над головой, нормальных человеческих удобств… Привыкать к роскоши Моу-Холла ей, прожившей всю жизнь в скромной, спартанской обстановке, в свое время было гораздо сложнее. Энни никогда не мечтала о роскошных шелках, огромном дворце или армии слуг, готовых в любой момент исполнить малейшую прихоть госпожи, никогда не видела себя женой Ангуса Моу.
Энни прислонилась к дверному косяку. В голову лезли непрошеные мысли: такой ли уж большой, в самом деле, грех, всего на одну ночь забыть о том, что ты светская дама, жена главы клана, отдаться порывам сердца? То, что Макгиливрей отдал бы весь мир за одну ночь с ней, было написано у него на лице. Мужчина, воплощение сокровенных мечтаний любой женщины, сам идет ей навстречу… Энни прошла к кровати и упала на нее, уткнувшись лицом в подушку. Возможно ли для женщины любить двоих мужчин одновременно? Будет ли ее душа гореть в аду за этот тяжкий грех?
Мрачные мысли Энни были прерваны стуком в дверь. Неужели Джон все-таки решил вернуться? Если это он, Энни будет просто не в силах ему не открыть, а открыв…
Глава 13
Потребовалась едва ли не минута, чтобы Энни наконец поняла, чья темная фигура стоит на пороге. Воротник плаща мужчины был высоко поднят, шляпа нахлобучена почти на глаза. Слабый свет фонаря освещал лишь орлиный нос и волевую линию поджатых губ, но и этих двух черт было вполне достаточно, чтобы Энни безошибочно поняла, кто перед ней.
— Ангус?
Муж широким жестом снял шляпу, словно подтверждая, что это действительно он. Если бы Энни не держалась за косяк, она бы, пожалуй, упала в обморок.
— Ангус, это действительно ты? Откуда ты, черт возьми? Как ты меня нашел? Заходи хотя бы, а то небось совсем заледенел! Давно ты здесь?
— Часа два.
— Два часа? Откуда, что, как?.. — Энни была настолько взбудоражена, что не могла даже как следует сформулировать ни одного вопроса. Она втащила Ангуса в дом и лишь в последний момент сообразила выглянуть на улицу и осмотреться вокруг.
— Не беспокойся, — сказал он, — ни одна живая душа меня не видела. Я был осторожен.
— Но откуда ты? Как ты нашел меня?
— Я из Фалкирка. А нашел тебя, если честно, Харди.
— Харди?
— Да, я сначала послал денщика на разведку. Самому мне появляться во вражеском лагере все-таки опасно. К тому же, — Ангус понизил голос, — я не был уверен, что ты меня ждешь…
— Как ты можешь так думать, Ангус! — воскликнула Энни, стараясь, чтобы это выглядело натурально. — Ты мой муж, в конце концов! — Энни задумалась на мгновение. — Из Фалкирка? — повторила она. — Ты здесь с английской армией!
Это был не вопрос, и ответа на него не требовалось. Ангус уже успел снять плащ, таивший под собой красный мундир офицера правительственных войск.
Ангус поймал удивленный взгляд жены и прочитал ее мысли.
— Разумеется, я накинул плащ, — пояснил он, — было бы рискованно разгуливать здесь в английском мундире!
Энни заметила в длинных волосах мужа сосульки льда. — Садись, — захлопотала она, — погрейся, сейчас разведу огонь в камине… Или ты спешишь?
— Ненадолго могу остаться.
Энни вдруг почувствовала некоторую нервозность. Ей снова вспомнился последний разговор с мужем в доме леди Драммур, с тех пор уже прошел целый месяц, как они не видели друг друга. Тогда они даже не простились как следует. А всего несколько минут назад она почти готова была лечь в постель с другим мужчиной… Постаравшись оставить эти мысли, Энни подбросила в камин свежих дров.
— С тобой все в порядке? — спросила она. — Судя по твоему виду, ты вполне здоров…
Ангус по-прежнему стоял в дверях не шевелясь, если не считать того, что снял перчатки и пригладил рукой растрепавшиеся волосы.
— Слава Богу, — произнес он, — здоров. А ты? Впрочем, — он пристально оглядел ее с головы до ног, — ты тоже выглядишь… неплохо.
Энни окинула себя критическим взглядом: высокие ботфорты, мужские штаны и кафтан, короткий плащ — все самого простого покроя и уже изрядно поношенное, вместо изысканной прически — свободно распущенные по плечам волосы…
— Садись, — она пододвинула к камину стул, — погрейся, чего стоишь…
Ангус, казалось, колебался, словно стыдился признаться, что он и в самом деле промерз до костей. Энни потерла ладони друг о друга и сильнее закуталась в плед.
— Я сама только что вернулась. Мы были в таверне. Мы вообще здесь всего лишь с сегодняшнего утра.
Энни понимала, что говорит это лишь для того, чтобы не молчать. Огонь с жадностью набрасывался на поленья, и они трещали так, что Энни всякий раз невольно вздрагивала. Чтобы как-то успокоить нервы, она налила себе и мужу вина в жестяные кружки (иной посуды в доме не было), разбавив его горячей водой из висевшего над огнем котелка.
Ангус подошел к ней, взял из ее рук кружку и стал греть об нее озябшие руки. Постояв еще минуту в напряженном молчании, он наконец опустился на предложенный стул, Энни села рядом с ним.
Она отпила глоток вина, но затем отставила кружку, опасаясь переборщить в этом и ляпнуть что-нибудь лишнее.