Гостиная, где он оказался, не превышала размерами стойло для небольшой лошадки, причем половину и без того маленького пространства занимал огромный блестящий рояль, на котором стояли фотографии темноглазой женщины с квадратным подбородком, не лишенной своеобразной знойной красоты. Из спальни доносилась сложная фортепианная мелодия, навеявшая мысли об арфистах в черном и ужине на Плазе. Неужели Вэл и этот парень трахались под такую музыку? Запустив холеную, унизанную перстнями руку под пиджак, Брин нащупал гладкую поверхность десятимиллиметрового «Глока», всегда носимого при себе во время заграничных прогулок по ночным улицам. В конце концов, осторожность не повредит. Скверных людишек везде хватает.
— Телефон здесь, — сообщил Толстозадый, подведя его к спальне.
— Вообще-то, телефон мне совсем не нужен, — признался Брин. — Хотя в какой-то момент я могу заглянуть к вам в холодильник.
Толстозадый издал придушенный вскрик и начал поворачиваться к Брину, но тот обрушил ему на голову рукоять пистолета — будто разбил бутылку шампанского о спускаемый на воду корабль[7]. Но пострадала не бутылка.
Глаза.
Брин любил наблюдать за глазами жертв, приходивших в себя. Любил смотреть, как постепенно отступает темнота беспамятства, как трепещут веки и заявляет о себе боль, не замечаемая, пока человек с остекленевшим взглядом валяется без сознания.
Порой, даже возвращаясь к действительности, ошеломленные жертвы еще несколько секунд тихо смотрели в потолок, словно ожидая, что с небес низойдет помощь в лице какого-нибудь deus ex machina[8], ангела с колесницей и молниями.
Этот переход от небытия к полноте ощущений и ужасу, впрочем, редко продолжался долго, а если и затягивался, Брин знал, как выдернуть человека из полузабытья в грубую реальность.
Рано или поздно, с помощью или без, в голове у жертв постепенно прояснялось и контуженный мозг, восстанавливая клеточные связи, осознавал: что-то не так. Что-то ужасно не так.
Примерно в этот момент жертвы пытались закричать и обнаруживали, что ощущение давления на губах вызвано полоской скотча, через которую воплю не проникнуть ни за что на свете, какими бы ни были пытки.
Дальше все происходило стремительно: лихорадочные усилия шевельнуть связанными руками и ногами, судорожные, чреватые вывихами броски в ожесточенной борьбе с путами, глаза, что мечутся по комнате, словно шарики в пинбольной машине.
Глаза всегда признавали поражение последними. Руки и ноги со временем уставали, но глаза до самого конца выискивали путь к спасению, раз за разом обшаривая периметр глазниц, будто заключенные, которые отчаянно выискивают брешь в стенах своей тюрьмы.
Глаза сдавались последними, и, когда из них уходил свет, Брин понимал, что все кончено, даже если тело упрямо отказывалось умирать.
Он любил этот момент, более того, ждал его с предвкушением, потому что именно тогда наступала настоящая смерть. Не физическая, которая могла прийти часами позже, но смерть духа.
Пока Толстозадый валялся в беспамятстве, Брин не терял времени даром. Первым делом, по обыкновению, проверил, заперта ли дверь, затем перетащил тяжелое тело на постель, раздел и, перевернув мужчину набок, привязал его запястья к лодыжкам найденной в комоде веревкой.
Затем позволил себе перерыв и, раздевшись сам, сложил одежду аккуратной стопкой на рояле, который стоял достаточно далеко, чтобы на него не попали пятна крови, даже если очень увлечься.
Следующим делом он прошел в кухню и обследовал холодильник, который оказался маленьким и почти пустым. Брина заинтересовали только початая бутылка посредственного мозельского вина и консервная банка с леберкезе, острым печеночным паштетом.
Куда больше Брин отвлекся на то, что обнаружил в узкой комнатушке рядом со спальней. Храм, не меньше. Место поклонения религиозным символам. Если, конечно, Толстозадый не был сапожником, который специализируется на ремонте обуви проституток и стриптизерш.
Впрочем, это казалось маловероятным. Внимание Брина привлекла пара красных кожаных лодочек на нелепо высоком каблуке, валявшаяся на полу. Он поднял ее. Модные ходули, в которых женщина будет ковылять, как хромая лошадь, и смешно качаться из стороны в сторону. Одевала ли их Вэл? Может, сняла одежду, раздвинула ноги и открыла свои лепестки Толстозадому, а тот истекал слюной от смеси запахов киски и кожи?
Брин заинтересовался ящичком из тика, стоявшем на маленьком витринном шкафу, который его наставница мисс Ли назвала бы этажеркой. Откинув крышку, он, к своему разочарованию, обнаружил очень незатейливые и потертые туфли, несравнимые с остальными экземплярами здешней изумительно вульгарной коллекции.
7
При «крещении» корабля, когда он впервые спускается на воду, американцы по традиции разбивают о борт бутылку шампанского.
8
Бог из машины (в пер. с лат.) — об искусственной, неправдоподобной развязке произведения; о случайном лице, благоприятно влияющем на исход события. В античном театре на сцене с помощью машины появлялся бог, который своим вмешательством приводил пьесу к развязке.