Родился Михаил Яковлевич в одной из дальних деревень Архангельской области, там, где река Устья впадает в Двину. Отец — Яков Прокопьевич — был председателем колхоза. Его заботами, хлопотами, нескончаемыми делами жила и семья.
После седьмого класса Михаил начал работать на лесозаготовках. Поначалу, конечно, было тяжело, да и сноровки не хватало, но постепенно втянулся в артельный труд.
— Ишь какой жилистый! — уважительно говорили о подростке кряжистые бородатые мужики, глядя, как тот ловко управляется с приемкой леса.
Время было тревожное. Страна жила предчувствием неминуемой беды.
— Войны не миновать, — сокрушенно качали головами умудренные жизнью старики.
И вскоре она грянула, обожгла своим огненным дыханием всю огромную страну, которая стала единым военным лагерем.
Михаилу не было тогда и шестнадцати. Как и многие его сверстники, он рвался на фронт, неизменно получая справедливый отказ. Но разве мог юношеский максимализм смириться с этим?! Хотелось в это суровое время приносить как можно больше пользы Родине. И Михаил стал работать сапожником артели леспромторга в селе Ямное. Почему именно здесь? Потому, что в артели шили обувь для бойцов Красной Армии.
В то же время паренек не оставлял в покое работников Устьяновского райвоенкомата. С каждым разом его просьбы об отправке на фронт становились все настойчивее. И в конце концов Михаил добился своего! В январе 1943 года, вскоре после того, как ему исполнилось семнадцать лет, он был призван в армию. Определили его в минометчики.
— Натягался я с плитой… — усмехается он сейчас. — Ведь этой штуковине иного места, кроме солдатской спины, в переходах не полагалось.
Командир минометного расчета сержант Михаил Волов прошел через горнило жестоких боев. Сколько его товарищей полегло в них! Горечь невосполнимых утрат звала к мщению. И еще — к милосердию. Стоит ли удивляться подобной полярности душевного состояния? В ней есть своя закономерность. Так что, когда их 1319-й полк 185-й стрелковой дивизии отправили в тыл для переформирования и пополнения, Михаил освоил и обязанности санинструктора роты. Там же, под Калинином, прошел обучение парашютному делу. Объяснили коротко: нужны разведчики. А заприметил его один опытный и всеми уважаемый офицер. Очевидно, тоже почувствовал в юноше незаурядную силу духа, твердость воли. Разумеется, и боевой опыт, накопленный Михаилом, заслуживал уже всяческого внимания. К тому времени на его груди сияли орден Красной Звезды, медаль «За отвагу»…
Скупо рассказывает сейчас Михаил Яковлевич о фронтовых буднях.
— Воевал как все. Ничего необычного, пожалуй, не было…
А ведь сколько раз приходилось ему вместе с боевыми побратимами вступать в рукопашные схватки с фашистами, отбивать натиск вражеских танков! Особенно памятен случай, когда бронированные машины прорвались к штабу полка и горстка бойцов охранения, командиров встретила их гранатами. Вот когда уяснил он, что значит в прямом, а не в переносном смысле, сражаться не на жизнь — насмерть.
Никогда не забудутся ветерану и крайне опасные рейды по тылам врага в составе партизанского соединения дважды Героя Советского Союза генерал-майора А. Ф. Федорова и отряда имени В. И. Чапаева. В них тоже довелось воевать разведчику Волову. Как пригодились потом Михаилу Яковлевичу навыки, приобретенные в дерзких операциях, опыт разведчика и партизанская смекалка.
Так уж сложилась судьба Волова, что и после разгрома фашистской Германии война для него не окончилась. Он по-прежнему носил погоны, а главное — выполнял боевые задания. Враги не раз стреляли в него.
Банды буржуазных националистов терроризировали население освобожденных от гитлеровских захватчиков западных областей Украины. Они убивали партийных и советских работников, запугивали тружеников городов и сел, всячески тормозили развитие новой жизни. Их кровавые злодеяния были бессмысленными, но изощренно жестокими.
Обезвредить матерого врага, его прихвостней, переубедить заблуждающихся и вселить уверенность в запуганных — эти неимоверно сложные и ответственные задачи выполнял начальник штаба истребительного батальона, а затем оперативный работник Дрогобычского областного управления госбезопасности Михаил Яковлевич Волов.
…Выслеживая банду Белого, чекисты определили, что радиус ее действия ограничен, в основном, селами Снятынка, Бронница, Воля Якубова… Но местность довольно глухая, расстояния между населенными пунктами значительные. Где же искать?
Исподволь, в индивидуальных беседах, расспрашивал Волов местных жителей. Порой натыкался на стену недружелюбия и непонимания. Еще больше встречал недоверчивых. И тогда начинал горячиться:
— Как же вы можете молчать, если бандиты убивают партийных и комсомольских активистов, ни в чем не повинных ваших земляков? Ждете, когда прольется кровь и в ваших семьях? Почему разрешаете грабить себя?
Долгими и трудными были эти беседы, огромные усилия требовались для того, чтобы растопить холод отчуждения.
Постепенно удалось определить, что в банде более пятнадцати человек. Стали известны и пути передвижения оуновцев. Устроили на них засаду. Несколько бандитов удалось обезвредить, но остальные ушли от погони и затаились в схронах.
Михаил Яковлевич кропотливо занимался изучением обстановки. Круг людей, которые, судя по всему, могли быть связаны с бандитами, сужался. Наконец он вышел на сапожника, молодого паренька Мирона Слонского, чинившего, по рассказам сельчан, обувь «лесным гостям».
— Одумайся, пока окончательно не затянула тебя эта страшная трясина, — внушал ему Волов. — Не твои же это слова: «А что мне дала Советская власть?» Разве не при Советской власти ты закончил школу?.. То-то и оно! А кто матери оказал помощь? Кто землю вам дал? Опять же Советская власть! Тебе в армию скоро идти — время призыва приближается. Неужели так и будешь с оглядкой на вчерашний день жить, врагов своего народа бояться?
Достали, видно, эти слова парня. И завязался у него с чекистом разговор, что называется, по душам. Короче говоря, указал он один из схронов, в котором скрывалось шестеро бандитов.
— Но учтите, что у них есть и пулемет, и автоматы. Сдаваться они не будут. А вас всего четверо. Не совладаете…
Действительно, с Воловым было только три солдата. К тому же ночь на дворе. Брать схрон ночью — затея безнадежная.
Михаил Яковлевич послал двух солдат в Дрогобыч за подкреплением, а сам закрыл Мирона в соседней комнате и прилег на лавку, приказав единственному подчиненному:
— Если будет проситься в туалет, — разбуди меня…
Однако выспаться так и не удалось. Больно уж доверчивым оказался молодой солдат: открыл дверь, когда Мирон попросился в туалет, а тот прыгнул в окно и исчез в темноте.
«Это и мой просчет, — казнил себя Михаил Яковлевич. — Понадеялся, что вот так, сразу же, удалось переубедить парня. Многое понял он, только от старого сразу не отрешишься — силен еще страх перед оуновскими головорезами…»
Когда подоспело из Дрогобыча подкрепление, чекисты окружили схрон (место Мирон указал правильно). Однако к тому времени бандиты все-таки успели исчезнуть, оставив в спешке лишь два пулеметных диска с патронами.
Поиски сапожника тоже не принесли успеха, хотя чекисты и шли по его следу.
Вскоре он объявился сам в Дрогобычском… облвоенкомате. Покаялся во всем и попросил, чтобы призвали в армию. Волов, мол, открыл мне глаза на жизнь мою непутевую, хочу служить Советской власти. А убежал от чекистов потому, что боялся, как бы оуновцы в перестрелке не убили…
Показал Мирон еще два схрона. Один был пуст, а другой встретил чекистов ошалелой стрельбой. Призывы сдаться остались без ответа. При попытке вырваться из кольца бандиты были уничтожены. Их оказалось четверо, но главаря среди них не было…