— А вы, пане Славку… — начал был он.
В это мгновение во дворе раздался выстрел. Сообразить, в чем дело, Сиротка не успел — его прошил из автомата Толстов.
В хату Василь вошел со словами:
— Ну что ж, пусть скажут мне спасибо те, кого он еще не успел убить.
Остальных бандитов даже разыскивать не пришлось — вскоре все они сами явились с повинной.
…Прошли годы. Не гремят больше выстрелы из-за угла, позарастали бурьяном бандеровские схроны. С ненавистью вспоминают сегодня люди презренных фашистских наймитов. Некоторые из них, спасаясь от возмездия, бежали за границу. Их используют в своих целях иностранные разведывательные службы.
…Однажды было обращено внимание на странный маршрут туриста из ФРГ: с пограничного пункта Мостиска во Львов и обратно в Мостиску. Ехать из Федеративной Республики Германии в Советский Союз для того, чтобы посетить только один город, да и тот вблизи от границы? Ничем больше не поинтересоваться? Ничего не посмотреть в нашей стране? Действительно, странно.
Кто же этот турист? Некий Бернардо Винченцо, католический священник из ФРГ, итальянец по национальности. Что же привлекло его во Львов? С городом почти не знакомился, на экскурсии не ездил. Встречался с несколькими служителями культа и с одной молодой женщиной, Софией К. Вскоре уехал. Ну что ж, вольному воля, как говорится.
На следующий год отец Винченцо опять значился в списках иностранных туристов, имеющих намерение посетить город Львов. И опять такой же маршрут: Мостиска — Львов — Мостиска. Чем это объяснить? Личными мотивами — симпатией к молодой и интересной Софие К.? Может быть. Но все же на всякий случай полковник Вячеслав Васильевич Толстое обратился с просьбой к таможенникам в Мостиске: повнимательнее провести досмотр машины и багажа странного туриста.
Таможенники исполнили просьбу. Обнаружено: много вещевых подарков «для знакомых», как объяснил Винченцо, 17 тысяч советских рублей, заклеенных в стенках картонных коробок, и, наконец, адреса каких-то людей во Львове, Тернополе, Ивано-Франковске. Об адресах турист не нашел что сказать.
Было над чем поразмыслить. Винченцо вез много вещей ширпотреба. Собирался спекулировать? Маловероятно, чтобы материально обеспеченный человек обременял себя хлопотами такого рода. Опять же 17 тысяч рублей. Это не та сумма, которая может понадобиться туристу для покупок во Львове. Следовательно, деньги предназначались для других целей. Каких? Пока неясно. Может, найденные при досмотре адреса помогут разобраться? Но Винченцо всячески открещивается от них: не знаю, не видел, это не мое дело и так далее.
— Что ж, не знает он — узнаем мы, — решил Вячеслав Васильевич.
Началось следствие, которое установило и подлинность адресов, и фамилии людей, проживающих по ним, и их политическое лицо…
Долго, как говорится, распутывали ниточку, пока добрались до клубочка. А клубочек — вот он: Винченцо был одним из эмиссаров заграничного подрывного идеологического центра, посланных в Советский Союз с целью материально стимулировать возобновление униатской церкви в западных областях Украины.
Вот кем оказался католический пастор…
Многие дела, расследованием которых руководил полковник Толстов, на первый взгляд имеют между собой немало общего. Как правило, к падению, которое может закончиться даже предательством, изменой Родине, людей толкают самые низменные побуждения, среди которых далеко не последнее место занимают алчность, жажда наживы.
Вот взять хотя бы того Петрова. Это же какая страсть к благополучию любой ценой обуяла человека, что он решился на такое преступление. Работая на одном из заводов, продавал агенту иностранной разведки государственные секреты. И все ради денег. А когда был разоблачен — какого труда и опыта это потребовало! — уже сидя на скамье подсудимых, мелко дрожал и все спрашивал: «Это конец? Меня расстреляют?» О чем же он думал, когда менял интересы Родины на заграничное барахло и жалкие сребреники?
Или та история со студентами-иностранцами из Львовского медицинского института, которые вовлекли в свои валютные махинации нескольких советских граждан. Разве не алчность руководила студенткой Татьяной С., когда она согласилась быть посредницей в торговле валютой? А ее мать, увидев большую пачку ассигнаций, выпавшую из кармана Татьяны, даже не поинтересовалась, откуда у дочери такие большие деньги, больше того — с удовольствием приняла от нее подарок — серьги с бриллиантами. И это — при весьма высокой обеспеченности семьи. Но им все было мало. Вот и пошла Татьяна на преступление, хорошо зная при этом, что участвует в подрыве экономической мощи нашего государства.
…Нелегкий, но почетный путь прошел Вячеслав Васильевич в рядах доблестных стражей государственной безопасности.
Во время одной из наших бесед в ответ на вопрос, почему он стал чекистом, полковник Толстов сказал:
— Стремление с оружием в руках бороться с врагами Советской власти, как и у многих сверстников, зародилось у меня еще в юношеские годы. Ведь нашим идеалом были герои гражданской войны, первые чекисты, которых народ по праву именовал рыцарями революции. Именно эта юношеская восторженность и определила мой выбор. А дальше что… Служба — как служба…
Пятнадцать орденов и медалей украшают грудь полковника Толстова. Видимо, хорошо шла служба.
Мельничук Ярослав ШЛА ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ ВОЙНЫ
Вообще-то до Комарно лучше всего было добираться на попутной машине, по крайней мере так Петру посоветовали в Дрогобыче. Но, проторчав битый час на безлюдной дороге, он вынужден был проситься на подводу к какому-то угрюмому старику. Не удостоив своего попутчика слова, тот демонстративно старался не глядеть в его сторону, давая тем самым понять, что ни в какие разговоры ввязываться не собирается. Даже когда Петр, небрежно расстегнув шинель, вынул из кармана новеньких форменных брюк папиросы — не столько для того, чтобы закурить, сколько с целью попотчевать своего молчаливого возницу, — дед и бровью не повел, достал откуда-то из-за пазухи черный кисет и, зажав меж коленями вожжи, ловко свернул козью ножку.
— Ну что ж, — подумал лейтенант. — Поиграем в молчанку…
Он спрятал папиросы и, соскочив с телеги, которую тощая лошаденка начала вкатывать под гору, зашагал рядом. Был этот человек высок и широкоплеч, ступал легко, словно не по ухабистой, раскисшей от недавнего дождя дороге, а по проспекту, с удовольствием подставляя встречному ветерку молодое, открытое лицо.
Вдоль дороги тянулся жиденький орешник, из которого кое-где выглядывали хиленькие сосенки. Дальше простирались возделанные поля, расчерченные ровными межами наделов. Справа виднелся лес, верхушек лиственниц которого уже коснулась желтизна осени, а слева показался хутор. Несколько хат с пристройками выглядели одиноко, словно брошенные хозяевами: ни тебе садика рядом, ни живности на подворье.
Да, у них на Харьковщине хутора выглядели совсем по-другому. Правда, кто его знает, как там теперь, после того, как дважды пронесся землей огненный смерч войны: один раз на восток, второй — на запад. Может, остались от тех хуторов одни обгорелые печные трубы, а сады полегли под гусеницами танков? Да и сам Харьков, какой он теперь?..
О чем думает солдат, оказавшись наедине с самим собой? Конечно же, о доме. И чем больше лет отделяет его от того дня, когда он в последний раз переступил его порог, тем волнительнее, тем острее эти воспоминания. Вот и лейтенант Дубровский мысленно вернулся в эти минуты в родные края. К матери своей Пелагее Андреевне, к отцу — Александру Ивановичу. И на мгновенье представилось ему, как сидят они за белоскатертным столом, на котором благоухает огромный яблочный пирог, на руках у матери еще совсем маленький братишка Женя, к отцовскому плечу ласково жмется сестра Клавдия, — все такие торжественные… Ну точь-в-точь как в тот день, когда вернулся он домой уже не простым хлопцем, а выпускником ФЗУ — без пяти минут мастеровым человеком. Скупа была их семейная жизнь на праздники, но тогда ликовали все по-настоящему. Радовались за него, за то, что выходит в люди, что верную дорогу избрал себе в жизни.