Мы не должны разрешать детям неограниченный доступ к таким новостям по двум причинам. Во-первых, информационные средства не делают даже попытки избежать слов и снимков, негативно действующих на детей. Преступление обычно подается как сенсация, с живописными подробностями. Кричащие заголовки типа «Офицер полиции арестован по обвинению в насилии над ребенком» появляются на первой полосе газет, где их легко могут увидеть и прочесть наши дети. Во-вторых, ваш ребенок может получить эмоциональную травму.
В 1994 году, поданным лаборатории психосоциального лечения при Медицинской школе Стэнфордского университета, телевизионные новости послужили причиной стресса тысячи школьников в Калифорнии, Орегоне и Юте. Хотя многочисленные исследования последних лет показали, что дети зачастую страдают от долгосрочных вредных последствий кинонасилия, транслируемого по телевидению, исследования указанной лаборатории сосредоточены на том, что может случиться с детьми, видящими на телеэкране не выдуманные, а реальные события. Исследователи из Стэнфорда обнаружили, что подлинное насилие в телерепортажах может оказать такое же мощное воздействие на детей, как и кровавые надуманные представления или лично пережитый трагический случай. Вот почему научные работники лаборатории настойчиво рекомендуют родителям не позволять маленьким детям — и детям, подверженным волнениям или страхам, — смотреть шестичасовые новости. И к тому же родителям не следует оставлять газету на кухонном столе, где ее могут заметить малыши.
Подлинные преступления на телеэкране не слишком далеки от детей, постоянно бомбардируемых «последними новостями» и «специальными выпусками». Поскольку телевизионные новости не рассчитаны на детей, мы должны бдительно охранять малышей от зрительного и слухового потока криминальной информации. То же относится и к телешоу типа «Самый опасный в Америке», предлагающему подробные, с уклоном в сенсацию, отчеты о преступлениях.
Если ваш ребенок все-таки увидел газету или случайно застал на телеэкране сцену преступления и насилия, у него может проявиться одна или более из следующих порожденных стрессом реакций:
• ночные кошмары или плохой сон;
• пугливость;
• волнение;
• неспособность сосредоточиться.
В каком возрасте малыши смогут справляться с потоком такого рода информации? Двенадцатилетнего подростка может преследовать кошмар после просмотра кровавого отчета новостей, как и шестилетнего. Ответ зависит не столько от возраста, сколько от способности ребенка усвоить тот факт, что мир и добр и зол одновременно. Чтобы выработать такой взгляд, требуется время и эмоциональная, наряду с интеллектуальной, зрелость.
Другой способ защиты наших детей от пугающей информации — это обуздание наших собственных эмоций. Вот пример того, как реагирует мать на газетную заметку. Она поворачивается к своему десятилетнему сыну и говорит: «Я только что прочла о девочке, похищенной прямо у магазина, потому что похититель взял ее велосипед и сказал, что вернет, и она пошла с ним. Вдобавок она была с подругой. Эти маньяки обнаглели до безумия! Тебе просто нельзя кататься здесь на велосипеде, даже с приятелем».
Как, по-вашему, почувствует себя мальчик, услышав такую эмоциональную реакцию матери на этот случай? Учит ли мать его важной информации или проецирует собственные опасения на своего сына? Когда мы не контролируем наши страхи и не думаем о воздействии наших слов на детей, мы зачастую говорим словами этой матери. У нее есть все причины быть озабоченной, но ей необходимо обсудить свои чувства с другими взрослыми, а не со своим сыном.
Но взгляните, как говорит мать об этой газетной заметке, помня о том, что ей нельзя переносить собственные страхи на своего сына.
Мать. Эрик, что бы ты сделал, если бы оставил свой велосипед, а вернувшись, увидел его в руках незнакомца?
Эрик. Ну, я попросил бы его отдать мне велик.
Мать. Но если бы этот человек сказал тебе, что подумывает купить такой же своему сыну и поэтому просто хотел взглянуть на него, а потом попросить бы тебя подойти и кое-что объяснить ему?
Эрик. Ну, поскольку он просто изучает мой велик, потому что хочет купить такой же, я бы, наверно, подошел и поговорил с ним.
Mать. Хорошо, поговорим об этом минутку. Помнишь правила безопасности при общении с незнакомцем?
Эрик. Не подходить к ним слишком близко.
Мать. Верно. И помни, я уже говорила тебе, что незнакомцы могут улыбнуться и поздороваться, но потом пойдут своей дорогой. Здесь же незнакомец взял твою вещь и задает тебе множество вопросов. Он действует не так, как должны поступать незнакомцы. Пожалуй, не следует отвечать или подходить к нему.
Эрик. Но он же взял мой велик!
Мать. Верно. Если незнакомец берет твою вещь, самой безопасной реакцией будет засомневаться («Здесь что-то не так!»), а затем уйти и обратиться за помощью.
Эрик. То есть сказать ему: «Сейчас же оставь мой велик!», а если не оставит, побежать и кому-то сказать про эту историю?
Мать. Вот именно. Это гораздо безопаснее. Могу я быть уверена, что ты не забудешь об этом, когда я разрешу тебе поехать на велосипеде в магазин?
Эрик. Конечно, мам.
В этом примере мать обращает свои эмоциональные реакции на позитивные способы защиты своего сына. Она пользуется своими опасениями в качестве памяток при подаче информации о личной безопасности. Она испытывает беспокойство, разрешая сыну разъезжать по соседним кварталам на велосипеде, и ей хочется убедиться, что он не попадется на удочку опасного незнакомца.
Заметьте, что мать не проецирует свои чувства на разговор. Ее могла расстроить история в газете, но она не позволяет чувствам диктовать поведение, она не торопясь собирается с мыслями. Затем начинает с вопроса: «Что бы ты сделал?..» — и представляет гипотетическую ситуацию, вместо того чтобы говорить о похищении прямо. (Если же об инциденте заговорит мальчик, мать обязана справиться с его вопросами о похищении.) Заметьте, когда Эрик говорит матери, что предпочел бы помочь незнакомцу, она мгновенно понимает, что в этой ситуации Эрик будет уязвим. Но она не показывает своего страха за Эрика, она лишь рассуждает, как ему следует вести себя с незнакомцами.
К концу разговора мальчик лучше подготовлен к возможному инциденту, а мать чувствует себя уверенней, зная, что Эрик способен отреагировать правильно, если когда-либо попадет в похожую ситуацию. И для матери ни разу не возникла необходимость поделиться с сыном какими-то подробностями описанного в газете преступления.
Мать разумно использует газетную заметку как возможность укрепить соответствующие навыки безопасности в сознании сына и успокоить собственную душу, она превращает ситуацию, провоцирующую чувство и тревогу, в продуктивную ситуацию.
Следующий пример показывает, как мы можем пользоваться теленовостями для обучения наших детей навыкам безопасности.
Недавно телеканал «Никелодион» показывал специальную программу новостей, представленную Линдой Эллерби. (Этот кабельный канал предназначен для младших школьников и предлагает широкий спектр программ, от образовательных до игровых шоу.) Увидев впервые название «Опасный незнакомец», я отнеслась к передаче скептически. Как я уже упоминала, броские названия имеют цель привлечь внимание к программам личной безопасности, но зачастую за ними стоят мифы и ложная информация, а в худшем их варианте они «питаются» детскими страхами. Слова «незнакомец» и «опасность» не должны быть увязаны в детском мозгу воедино.
Несмотря на свои опасения, я договорилась с моей семилетней дочкой вместе посмотреть программу. Еще до начала передачи я решила немедленно выключить телевизор, если информация покажется мне слишком пугающей или откровенной. Впрочем, через несколько минут я испытала облегчение, услышав, что тон программы — спокойный. Ни разу не были использованы тревожные слова, а когда были показаны «примеры», юным зрителям напомнили, что все их участники — актеры. К тому же я посматривала, не сунет ли дочь себе в рот большой палец — верный признак того, что она чувствует себя неуютно.