В свое время Прасковья Кирилловна в составе семьи дочери долго ждала получения жилья. И вот теперь к ней проявляют усиленное внимание, ставят на новую очередь, вежливо объясняют, почему комната пока не может быть освобождена, просят учесть отсутствие кабельной емкости, вникнуть в трудности телефонизации, подождать реконструкции… Снова подождать… И еще. Словно механический голос из телефонной трубки: «Ждите… ждите»…
И человек добросовестно вникает, проявляет полное понимание, всему находит объяснение и ждет, ждет, ждет…
ЛЮБЛЮ БУКВОЕДА!
Лично я буквоедов не люблю. Все бы им на основании да в соответствии. И от буквы закона — ни на шаг.
А мне важен дух.
Мне важно быть уверенным, что я действую в интересах общего дела, что лично мне это отступление от буквы ничего не дает. Как сказал один известный поэт, фамилию которого я сейчас не помню: ни славы, ни денег, ни женской любви…
Вам, конечно, любопытно знать, кто я такой. Напрягите немного воображение и представьте, что я — генеральный директор производственного объединения. И мне нужно в интересах производства провести сверхурочные работы.
Как, по-вашему, я должен поступить? Обратиться в фабком, просить у них разрешения, добиваться согласия фабричного юриста? А знаете, что они мне ответят? Вот именно… Не положено, ответят. Положено, скажут, правильно организовать производственный процесс и не лишать людей нормального отдыха.
Ладно, думаю. Шут с ними, с профкомами, с юристами, не для себя стараюсь — народ меня не осудит. У нас на фабрике народ вообще понятливый. Его на любое дело поднять можно: на аврал, на воскресник. Но буквоеду разве угодишь? Воскресник, говорит он, — это одно дело. Тут проявляется высокая сознательность масс. А аврал — это безобразие, и нечего его прикрывать высокими материями.
Ну, да ладно, шут с ним, с авралом. Но вот возьмите другой пример: обеденный перерыв для второй смены. Задумался я как-то и пришел к выводу, что было бы значительно интереснее, если бы рабочие второй смены проводили свой перерыв исключительно на территории предприятия. Время вечернее, глядишь, иному не захочется возвращаться обратно в цех… И подписал приказ: запретить покидать пределы предприятия во время перерыва. А буквоеды опять цепляются. Пожаловали из городского отдела юстиции и говорят: нет, мол, в нашем трудовом законодательстве такого положения. И отменили мой приказ, обвинив меня в нарушении законности. Ну не обидно, я спрашиваю, что человек, который печется об интересах дела, попадает в такое положение? Особенно перед рабочими неудобно: раз меня сверху поправили, значит, я неправ. А раз я неправ в одном — значит, могу быть неправ и в другом. А как при таком подрыве личного авторитета руководить?
Впрочем, вы хмуритесь. Видно, в роли директора я вам уже надоел. А расставаться мне с вами как-то не хочется, хочется объяснить, доказать, что не такой уж я отрицательный персонаж. И что забочусь я не только о всяких там плановых показателях, но о людях, между прочим, тоже. Тут за примерами и ходить далеко не надо. Можно зайти буквально неподалеку. В наш оперно-драматический театр. Напрягите немного воображение и представьте меня в роли заведующего театральной труппой.
Так вот, инспектор хора докладывает мне, что хорист Сидоров отсутствовал на работе целую неделю. Правда, публика этого не заметила, все равно он безголосый. Но коллектив ропщет…
Конечно, формально говоря, этого Сидорова давно пора выгнать. Вернее, его, безголосого, и принимать-то нельзя было. Да ведь он племянник Дениса Петровича… Двоюродный, правда, но, говорят, любимый.
— Ладно, — говорю инспектору, — не поднимайте лишнего шума. Засчитайте ему прогул как отпуск без сохранения содержания. По крайней мере никакой дядя не скажет, что у нас в театре нет заботы о людях.
А буквоеды снова недовольны. Прогул есть прогул, говорят, вне зависимости от родственных связей. А с такой заботой о людях, говорят, мы быстро весь хор развалим.
…А теперь вообразите, что я уже не директор и не заведующий, а автор данного фельетона. Так вот, хочу вам признаться: люблю буквоеда! Не того, конечно, который за буквой человека не видит. А того, который видит, но понимает: из букв складываются слова, из слов — мысли, а из мыслей — дух, без которого человека нет и быть не может.