Грасс. Вероятно, дело ещё и в том, что социалистические и социал-демократические партии и сами частично поверили в тезис о том, что с закатом коммунизма[6] исчез также и социализм, и потеряли доверие к рабочему движению, которое существует гораздо дольше, чем коммунизм. А тот, кто прощается с собственными традициями, капитулирует, приспосабливается к таким самопровозглашённым «законам природы», как неолиберализм. Вы упомянули забастовки 1995 года во Франции. В Германии предпринимались разве что робкие попытки организовать безработных. В течение нескольких лет я пытаюсь сказать профсоюзам: вы же можете опекать рабочих не только тогда, когда они еще имеют работу, но и тогда, когда они ее потеряли и лишились почвы под ногами. Вы должны создать европейский союз безработных. Мы сокрушаемся по поводу того, что объединение Европы происходит только в экономической области, но профсоюзы не предпринимают никаких усилий к тому, чтобы выйти из национальных рамок и перейти к таким формам организации и действий, которые не знали бы границ. Лозунг глобализации требует симметричного ответа. А мы ограничены отдельными странами, и даже если они соседние, как Франция и Германия, мы не только не берём на вооружение опыт успешных французских экспериментов, но и не находим им соответствия в Германии или где бы то ни было еще, чтобы противостоять глобальному неолиберализму.
Между тем многие интеллектуалы проглатывают все. От такого проглатывания можно получить язву желудка, ничего более. Нужно высказываться о положении вещей. Поэтому я и сомневаюсь, что можно полагаться только на интеллектуалов. В то время как во Франции (так мне по крайней мере кажется) все еще с несокрушимой верой говорят об «интеллектуалах», мой немецкий опыт свидетельствует о том, что полагать, будто быть интеллектуалом одновременно значит быть левым, — недоразумение. История XX столетия, включая историю национал-социализма, доказывает обратное: Геббельс также был интеллектуалом. Интеллектуал, с моей точки зрения, — это еще не знак качества. Могу лишь предполагать о том, что касается всей Европы, но в Германии есть люди, которые в 1968 году считали себя гораздо левее меня, а теперь правее их только стенка. Например, Бернд Рабель, бывший студенческий лидер, вращается ныне в праворадикальных кругах. Есть и ещё одна причина критически относиться к термину «интеллектуал». Как раз ваша книга «Людские беды» показывает, что люди, которые приходят из рабочей среды, из профсоюзов, обладают гораздо большим опытом в социальной области, чем интеллектуалы. Сегодня они либо без работы, либо на пенсии и, похоже, никому не нужны. Их сила остается совершенно неиспользованной.
Бурдьё. Книга «Людские беды» — это попытка возложить на интеллектуалов скромную, но полезную обязанность. В странах Северной Африки, насколько я знаю, некоторые люди, умеющие писать, ставят эту свою способность на службу другим, с тем, чтобы зафиксировать вещи, о которых эти другие знают лучше. У нас в особом положении находятся социологи: это люди, которые, в отличие от других интеллектуалов в большинстве случаев — но не всегда — могут слушать, «расшифровывать» то, что им говорят, излагать соответствующим образом и доводить до сведения общества. Возможно, это покажется «цеховой» точкой зрения, но я считаю важным, чтобы все интеллектуалы, у кого есть время на то, чтобы думать и писать, приняли участие в этой работе, требующей слишком редкой среди интеллектуалов способности отбрасывать свой эгоизм и самовлюблённость.
Грасс. Но это означало бы и обращение к интеллектуалам, которые близки к неолиберализму. Я замечал, что даже в капиталистических, неолиберальных кругах найдётся пара человек, которые, то ли благодаря интеллектуальным задаткам, то ли благодаря принадлежности к традиции Просвещения, начинают сомневаться в том, что нельзя возражать против совершенно неконтролируемого обращения денег вокруг глобуса, против охватившего капитализм безумия. Например, против лишенных цели и смысла слияний фирм, в результате чего то 5, то 10 тысяч человек лишаются работы. А биржа отражает лишь максимизацию прибыли. Нужно вести диалог с этими усомнившимися.
Бурдьё. Увы, речь идет не просто о том, чтобы противоречить господствующему мнению, рядящемуся в одежды общепризнанной мудрости. Чтобы при этом добиться успеха, нужно уметь распространять критические взгляды, сделать их доступными для общества. Мы сейчас с вами беседуем с надеждой быть услышанными за пределами узкого круга интеллектуалов. Я бы охотно взломал стену молчания, это не просто стена денег. Телевидение играет двоякую роль: это инструмент, который позволяет нам говорить и в то же время принуждает нашего брата к молчанию. Мы непрерывно подвергаемся атакам господствующего мнения. Журналисты в своем громадном большинстве, зачастую непроизвольно, являются соучастниками утверждения господствующих взглядов, и это единодушие едва ли возможно сломать. Во Франции, если не иметь в виду некоторых высокоавторитетных персон, очень трудно выступить перед общественностью. Разорвать этот порочный круг могут лишь посвящённые, но, увы, обычно они посвящены именно потому, что довольны и молчаливы, и остаются такими. Только некоторые используют свой символический капитал, чтобы говорить, в том числе и за тех, кто лишен слова.
6
Разумеется, никакого коммунизма (безгосударственного бестоварного всемирного социального строя, основанного на общественной собственности на средства производства) на Земле никогда не существовало. В данном случае Грасс и Бурдьё демонстрируют прискорбную зависимость от буржуазной антикоммунистической пропаганды, используя навязываемые ею термины.