Взбираться по скользкому склону — занятие не из легких. Приходится сделать несколько попыток, чтобы забраться на вершину камня, прежде чем я смогу дотянуться до дерева рядом с ним. Кай следует за мной, пока я медленно спускаюсь на землю и вздыхаю с облегчением, когда мои ноги погружаются во влажную грязь.
Я щурюсь сквозь непрекращающийся дождь. — Где конь?
Кай шагает рядом со мной, лук перекинут через спину. — Должно быть, его напугал гром. Он, наверное, уже давно ушел.
Я вздыхаю. — Я только начала осваивать верховую езду.
— О, так ты это называешь? — спрашивает Кай, растягивая губы в ухмылке.
Проходя мимо, я прикладываю руку к его щеке и надавливаю на нее. Это действие кажется мне комфортным, как бы мне этого не хотелось. Поэтому я держу руки при себе, пока мы идем по затопленной дороге в поисках укрытия, чтобы переждать бурю.
Мы не успеваем далеко уйти, как мое внимание привлекает скопление камней. Большой плоский камень лежит поперек тех, что под ним, создавая импровизированный навес, достаточно высокий, чтобы мы могли удобно устроиться под ним. — Сюда! — кричу я сквозь бурю, поворачивая нас в сторону укрытия.
Как только мы ныряем под скалу, я тяжело дыша, сбрасываю с плеч рюкзак. Я уже собираюсь плюхнуться на пятачок сухой земли, когда Кай заявляет: — Мне нужно сходить за дровами.
Мы оба опускаем головы на цепь, связывающую нас вместе. — Хорошо. — Он вздыхает: — Нам нужно сходить за дровами.
Усилием воли заставляю себя вернуться под дождь. Я еле волочу ноги, пока Кай собирает хворост для костра, ломает ветки с деревьев и складывает их мне в охапку.
К тому времени, как мы возвращаемся в лагерь, у меня стучат зубы. — Эти дрова будет нелегко зажечь, — бормочет Кай, раскладывая мокрые ветки для костра, который мы собираемся развести.
— У нас осталось две спички, — говорю я, роясь в своем промокшем рюкзаке. Мои пальцы находят металлический коробок и вытаскивают его, с облегчением обнаруживая, что спички все еще сухие.
— Это дерево не загорится само по себе, — говорит Кай, глядя на меня. — Нам нужно что-то, что поможет его зажечь. У нас есть бумага?
Я уже собираюсь покачать головой, как вдруг мой взгляд останавливается на дневнике, засунутом между влажными подстилками. Сглатывая, я медленно протягиваю к нему руку. Я чувствую на себе взгляд Кая, когда достаю кожаный блокнот и перелистываю страницы, обнаруживая, что они на удивление сухие.
— Здесь есть бумага, — тихо произношу я.
— Нет. — Голос Кая тверд. — Нет, мы не будем его использовать.
— Все в порядке. — Я киваю, пытаясь убедить себя. — Уверена, что большая часть этого — просто исследования и заметки. И я бы предпочла не мерзнуть ночью, так что… все в порядке. — Его глаза сужаются, выражение лица скептическое. — Я в порядке.
Это, кажется, убеждает его настолько, что он слегка кивает. Я возвращаюсь к дневнику, делаю вдох, прежде чем пролистать первые несколько страниц. Его знакомый почерк вызывает у меня улыбку и заставляет меня с трудом сглотнуть. Я щурюсь в полумраке, заставляя свои глаза привыкнуть к растущей темноте.
Первая страница легко рвется. На ней были приведены рецепты различных средств, к которым Элитный может прибегнуть, если у него нет возможности обратиться к Целителю. Вторая страница была почти такой же, состояла из измерений и трав для лечения распространенных болезней. Третья страница была испещрена каракулями, описывающими трудного пациента.
Каждый кусочек пергамента горит легче, чем рвется. Я передаю ему каждый клочок моего отца, наблюдая, как труд всей его жизни сгорает в огне. Требуется несколько страниц, чтобы поджечь дерево, и от них остается лишь слабое пламя. Кай ухаживает за огнем, заставляя его расти, несмотря на трудности.
Я достаю наши рубашки и кладу их рядом со всеми остальными отсыревшими вещами. Затем прислоняюсь к камню, чтобы прочесть оставшиеся страницы, смятые между кожаными обложками дневника. Я листаю его, останавливаясь, чтобы ознакомиться с записями о многих людях, которым он помог исцелиться в трущобах.
Мои пальцы нащупывают толстый лист пергамента в конце, и любопытство заставляет меня открыть его. Запись из дневника смотрит на меня, косые буквы испещряют страницу. Но эта запись отличается от остальных. Эта запись личная и датированная, на пергаменте — глубокие мысли.
Я слегка приподнимаюсь, позвоночник напрягается от шока.
Это не остается незамеченным. — Что? — спрашивает Кай, забыв про огонь.
— Мой отец… — Я качаю головой, глядя на страницу. — Он вел дневник.