— О, ты мне не веришь? — Она практически смеется, находя это забавным. — Ты весь в ней.
Я смотрю вниз, поднимая красные руки. Дыхание сбивается, когда я окидываю взглядом свое тело.
С меня капает смерть.
Кровь прилипла к волосам, запеклась в ботинках, покрыла зубы. Я отплевываюсь, брызжу слюной, закручиваюсь в спираль, пошатываясь назад. — Нет, нет, нет…
— Давай, — бросает она вызов, ее голос тих. — Пролей мою кровь и носи ее с кровью остальных.
Я кричу.
Мои глаза распахиваются.
Я слепо моргаю, глядя на черное небо над головой, под моей спиной колышется песок. Сердце колотится, когда я осматриваю импровизированный лагерь, глаза привыкают к темноте. Дюжина дремлющих Имперцев устилает пустынную землю, все они разбросаны вокруг умирающего костра.
У меня пересохло в горле.
Неужели я кричал?
Если я и разбудил кого-то из своих людей, то они достаточно умны, чтобы сделать вид, будто я этого не делал. Я медленно сажусь, спина болит от ночей, проведенных на неровном песке, и дней, проведенных в жестком седле. Волосы, покрытые грязью, щекочут мне лоб, и я провожу по ним пальцами, прежде чем согреть их у костра.
Я нахожусь в этой проклятой пустыне уже четыре дня.
И нигде ни единого ее следа. Точнее, никаких физических следов.
И все же я вижу ее повсюду. Она преследует меня. Половину времени я гадаю, не умерла ли она уже, не забрала ли пустыня еще одного, проглотила ее целиком и выплюнула в виде фантома, чтобы обеспечить мои страдания.
Никто больше не замечает блеска серебряных волос в солнечном свете или очертаний ее фигуры на вершине дюны.
Потому что никто больше не сходит с ума.
Я теряю рассудок, чувствуя себя потерянным в этой пустыне, несмотря на то, что знаю, что мы доберемся до Дора еще до восхода солнца. Сначала мы осмотрим город, а если ничего не найдем, то отправимся в Тандо, чтобы продолжить поиски.
Она не могла еще добраться до города.
Верно?
Несмотря на мое отрицание, я видел, на что она способна. Видел, как она умеет выживать; слышал, как она выживала всю свою жизнь. Сомневаюсь, что даже пустыня обладает достаточной силой, чтобы забрать ее из этого мира раньше, чем она будет готова. Скоро Скорчи узнают о ее упрямстве.
Я поднимаю голову от тлеющих углей костра и устремляю взгляд на меняющееся небо над головой. Рассвет пляшет вдоль горизонта, подкрадываясь к облакам и заливая их слабым золотистым светом. Мой взгляд переключается на окружающих меня дремлющих мужчин, их храп — единственный звук, наполняющий этот уголок пустыни.
Вздохнув, я встаю на ноги, разминая затекшие конечности. — Подъем. Сейчас же. — Мой приказ отдается эхом, будоража даже пустынных лошадей, привязанных в нескольких футах от нашего импровизированного лагеря. Когда я начинаю прохаживаться по беспорядочному кругу Имперцев, меня встречают недовольным ворчанием. — Доброе утро, — говорю я негромко, хотя носок моего ботинка пихает их в ребра.
Но они без колебаний подчиняются моим требованиям. Растрепанная компания поднимается на ноги и разбредается в считанные минуты: одни ухаживают за лошадьми, другие собирают наши раскиданные припасы. Мы перекусываем вяленой крольчатиной и пьем теплую воду, после чего садимся на лошадей и отправляемся в путь.
После приема кроличьего пайка я с шумом набираю в рот воду с песком, пытаясь избавиться не только от вкуса, но и от воспоминаний, которые его сопровождают. Я отстраненно думаю, не кривился ли я во время еды, как тогда, на Испытании, когда она наблюдала за мной.
Это опасно, как часто я думаю о ней. Как сильно все напоминает мне о ней. Как часто я задаюсь вопросом, не было ли все для нее игрой, уловкой, чтобы помочь Сопротивлению. Чтобы помочь Обыкновенным свергнуть королевство. Чтобы убить короля. Чтобы убить моего отца.
Действительно ли меня волнует, что она убила его?
Я отгоняю эту мысль, сдвигаясь в седле и разминая напряженные плечи.
Скоро я все узнаю. Скоро я найду ее.
И когда это произойдет, я получу ответы на свои вопросы.
Глава 7
Пэйдин
Клянусь, скорпион, пробирающийся в опасной близости от моих поношенных ботинок, моргает в ответ на мой вопрос.
Вот и все. Я действительно сошла с ума.
Подумав об этом, я вздыхаю и повторяю свой вопрос. — Я спросила, если бы ты мог съесть что угодно — и я имею в виду что угодно, — что бы это было?
Сказать, что мой голос хриплый, было бы преуменьшением. Мое горло такое же шершавое, как песок, хрустящий под ногами, и такое сухое, что я едва могу соображать. Я качаю головой, небрежно обходя существо и практически спотыкаясь. — Ладно. Если ты не хочешь отвечать, это сделаю я. — Я спотыкаюсь на песке, неловко подбирая слова. — Я… я могла бы съесть апельсин. Да. Огромный, сочный апельсин. Или… или несколько ирисок.