Я слегка качаю головой. — В течение первых трех лет моих миссий мне не давали никакой информации о том, кого я убиваю. Он называл это слепым повиновением. Говорил мне, что Энфорсеру больше ничего не нужно знать. Что приказы короля не подлежат сомнению.
Ее глаза мечутся между моими, горят, как синее пламя. — Ты мог убивать невинных людей. Ты убивал невинных людей. — Тяжело дыша, она отворачивается от меня, усмехаясь и уставившись в стену. — И ради чего? Чтобы проверить твою преданность, твою готовность слепо следовать приказам?
Мой взгляд не отрывается от нее. — Думаю, ты знаешь, что именно поэтому.
Она качает головой, как я и предполагал. — Удивительно, что никто не благодарит меня за то, что я сделала.
Я смотрю на нее, и в груди что-то сжимается, возможно, это просто сердце. Мысль о том, чтобы поблагодарить ее за то, что она вонзила меч в грудь моего отца, может быть, самой жестокой вещью, о которой я когда-либо думал. И все же каждый шрам на моем теле поет воспоминаниями о холодных руках и горячем гневе. Каждая из моих многочисленных масок — напоминание о человеке, который их вылепил.
Возможно, мне следует поблагодарить ее.
Я не помню, чтобы любил его, когда он был жив. А сейчас? Разве смерть раскрывает глубоко укоренившуюся преданность? Кажется, я не могу отличить горе от любви, а вину — от ее отсутствия.
Она прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не поморщиться, пока разворачивает штанину. — Полагаю, я должна поблагодарить тебя.
Я изучаю ее, между нами повисает молчание. Когда она больше ничего не говорит, я приподнимаю брови, глядя на нее. — Я жду.
— Не стоит так радоваться. Я сказала, что должна поблагодарить тебя.
Я хмыкаю, давая понять, что, возможно, счел это забавным, в то время как она приподнимает губы, словно изображая улыбку. Когда она с трудом поднимается на ноги, я следую за ней, не сводя взгляда с того места, где она стоит передо мной.
— Повернись, — приказывает она.
— Прости?
— Повернись. Я хочу переодеться. — Она взмахивает руками, показывая, чтобы я повиновался.
— Не знаю, — вздыхаю я, прислонившись к стене, — откуда мне знать, что ты не выпрыгнешь в окно, когда я повернусь спиной?
Она с хмурым видом хватает одолженную влажную рубашку. — Единственное, что я думаю сделать, когда ты повернешься спиной, это воткнуть в нее кинжал.
— Ты не помогаешь себе…
Рюкзак ударяет меня прямо в живот, прежде чем я успеваю его поймать. — Просто повернись, — хрипит она, глаза сверкают вызовом.
Я не спеша поворачиваюсь и тупо смотрю в стену перед собой. Она не пытается завязать разговор, оставляя меня слушать шорох одежды, прежде чем она упадет на пол. И теперь, когда я почувствовал вкус ее губ, трудно не жаждать их, особенно когда я знаю, что не должен этого делать. Так что это, конечно, не помогает.
— Могу я теперь повернуться? — спрашиваю я со вздохом, когда кровать скрипит позади меня.
— Ш-ш-ш, я пытаюсь заснуть.
Я поворачиваюсь и вижу, как она раскинулась на одеяле, украденная серая рубашка поглощает ее целиком. Широко раскинув руки и ноги, она пытается занять как можно больше места на кровати. Зрелище настолько неожиданное, что я едва не давлюсь от смеха. — Что…
— Прости, — говорит она, закрыв глаза и скривив губы. — На кровати больше нет места.
— Я вижу, — сухо отвечаю я.
Ее глаза распахиваются, когда я дергаю за одеяло, на которое она упала. — Что ты…
— Я иду на компромисс, — вклиниваюсь я. — Если ты занимаешь кровать, то я хотя бы забираю одеяло.
— Хорошо. — Она отрывисто кивает с плоской подушки, на которой беспорядочно разметались ее волосы.
Я беру другую, которая лежит рядом с ее головой, и безуспешно пытаюсь распушить жалкое подобие подушки. — И это я тоже забираю.
Она бросает на меня взгляд, после чего сворачивается на бок и зарывается в простыни. — Договорились.
С этими словами я опускаюсь на твердый пол рядом с ее кроватью. Одеяло колючее, пол шершавый, а подушка практически бесполезна — но я спал и в худших условиях.
И все же я не могу не думать о том, что в другой жизни, в другое время, с другим шансом выбрать друг друга — я был бы в этой постели рядом с ней.
Глава 17
Пэйдин
— Через пять секунд я задушу тебя подушкой.
Я стону, блаженно игнорируя угрозу принца и зарываясь все глубже в грубые простыни. Это уже третье и предположительно последнее предупреждение, которое он готов мне сделать. Поэтому я с радостью игнорирую требовательный голос Энфорсера рядом с кроватью.