— Да, не торопись с седлом! — кричит Кай позади него, едва избежав еще одного удара.
Его сарказм выводит меня из ступора и заставляет бороться со стременем. Когда я смотрю, как он сражается, трудно отвести взгляд. Это отработанная точность. Манящий хаос.
Носок моего ботинка задевает стремя, когда я пытаюсь балансировать на одной ноге. Я слышу шарканье и скрежет башмаков, прежде чем спина Кая врезается в меня, выбивая воздух из груди и заставляя пошатнуться. Я с грохотом валюсь на землю, но заставляю себя подняться еще до того, как успеваю набрать воздуха в свои горящие легкие.
Я поднимаю глаза и вижу, что мужчина зажимает окровавленный нос и шатается от удара. Кай, не теряя ни секунды, обхватывает мое бедро рукой и вставляет ботинок в стремя. Затем его рука оказывается у меня на спине, подталкивая меня вверх, и я начинаю перекидывать другую ногу через седло.
Когда цепь натягивается, Кай хватается за седло и подтягивается, чтобы сесть позади меня, растягивая цепь между нами. Я смотрю на мужчину под нами, который, спотыкаясь, наклоняется вперед, чтобы схватить меня за ногу. Я яростно брыкаюсь, пытаясь высвободиться из липких рук, обхвативших мою икру. Когда он не сдвигается с места, я нагибаюсь, чтобы схватить его за волосы, а затем вбить его сломанный нос в мою коленную чашечку.
Он воет, кровь стекает по его лицу, и он пошатывается. Я внезапно оказываюсь прижатой к груди Кая, когда он упирается пятками в бока лошади, подстегивая ее к бегу. Только когда мы вылетаем из сарая на улицу, Кай сбавляет скорость. Едва-едва.
Я вцепилась в луку седла, зажмуривая глаза при каждом повороте. Руки Кая лежат на моих бедрах, его подбородок нависает над моим плечом, когда он сжимает поводья. Вдали от главного рынка мало кто отваживается жить так близко к Святилищу. Но те, кто отваживается, уходят с нашего пути, чтобы не быть растоптанными.
Стук копыт по булыжнику эхом отражается от окружающих кирпичных стен. Порыв ветра задевает край моей шляпы, срывая ее с головы и унося на улицу. Серебристые волосы падают мне на спину, впервые обнажившись при дневном свете.
— Пригнись, дорогая. — Рука Кая находит мою макушку и подталкивает ее вниз, прежде чем мы проезжаем под упавшей балкой, зажатой между двумя зданиями.
— Не называй меня так, — говорю я, выпрямляясь и проводя рукой по всклокоченным волосам.
— Не называть тебя как?
— Дорогой. Вот как.
Я чувствую его улыбку на своей шее. — Почему? Тебе это слишком нравится?
— По-моему, тебе это слишком нравится, — бросаю вызов я.
Он разражается смехом, который шевелит мои волосы. Ветер проводит прохладными пальцами по моей голове, и я почти вздыхаю от этого ощущения. Открытое пространство освобождает, искушая меня протянуть руки и обнять его.
Я наблюдаю за тем, как мимо проносится то, что осталось от города, едва замечая случайных людей, указывающих в нашу сторону. Но вскоре улица, простирающаяся под нами, становится все более каменистой, а Святилище Душ приближается.
Я сглатываю. Вот и все. Это начало конца, который я оттягивала столько лет.
За пределами Дора нет надежды на спасение. Святилище — мой смертный приговор. Все надежды разрушены, судьба предрешена. Это предначертанная гибель.
Дорога превращается в щебень, здания — в валуны. Кай сбавляет темп, когда мы въезжаем в узкий проход, который и есть Святилище Душ. Я могу различить очертания каждой неглубокой могилы и потрескавшегося надгробия, благодаря которым это место получило свое название.
— Ты ведь не веришь в то, что говорят о душах, правда? — тихо спрашиваю я, разглядывая осыпающиеся камни с вырезанными на них выцветшими именами.
— Я не знаю, преследуют ли мертвые путешественников, — вздыхает Кай. — Но не могу сказать, что не видел, как здесь происходят странные вещи.
— Например?
— Лучше тебе не знать, Грей, — спокойно говорит он. — Мне не нужно, чтобы ты боялась лошади и нашего окружения.
Смех, вырывающийся из моего горла, удивляет даже меня. — Ты не смешной, — с трудом выдавливаю я из себя, прикрывая рот ладонью.
— Правда? — Кай перегибается через мое плечо, чтобы посмотреть на меня, в его голосе звучит комичное замешательство. — Потому что кажется, что так оно и есть.
Я отворачиваюсь, пряча от него лицо. — Нет. Я не доставлю тебе удовольствия рассмешить меня.
— Но тогда ты лишишь меня звука.
Я замолкаю, убирая руку с лица. Он сдвигается за мной, прочищает горло, чувствует себя неуверенно, как будто удивляется собственным словам.