Проходят часы, пока я пробираюсь вперед. Я занимаю свой уставший мозг, пытаясь вспомнить карты, которые отец раскладывал передо мной в детстве. Я не совсем понимаю, насколько далеко простирается пустыня, и поэтому чувствую себя совершенно глупо, думая, что смогу пережить это с моими травмами.
Как будто у меня есть какие-то другие варианты.
Я вздыхаю, смиряясь с тем, что Смерть загнала меня в угол со всех сторон, вынуждая встретиться с ним лицом к лицу. Карты я помню смутно, но подозреваю, что если буду продолжать в том же темпе, то доберусь до Дор примерно за пять дней. Если, конечно, мне удастся идти почти все это время — а это может закончиться тем, что я рухну, и Смерть окончательно завладеет мной.
Что ж, есть только один способ узнать это.
Ночь становится все холоднее, температура падает по мере того, как я углубляюсь в пустыню. Мой грязный жилет с карманами гораздо полезнее для воровства, чем для тепла, и именно для этого она его и создала. Я провожу большим пальцем по грубой оливковой ткани, вспоминая мягкие коричневые руки, сшившие ее.
— Обещаешь, что будешь носить его ради меня?
В голове мелькает образ Адены, умирающей у меня на коленях и шепчущей свою последнюю просьбу, и это только заставляет меня ускорить шаг. Даже если бы у меня было время, я знаю, что не смогу долго спать в этом путешествии — да и вообще никогда.
Потому что в тихие мгновения перед тем, как сон завладевает мной, я снова и снова вижу, как умирает Адена. Как будто закрытие глаз — это приглашение вновь пережить тот ужас. Тупая ветка в ее груди, связанные и сломанные пальцы, тело, залитое кровью…
Моя собственная кровь начинает закипать при мысли об ухмылке Блэр, когда она направляла ветку в спину Адены, не используя ничего, кроме своего разума.
Я убью ее.
Я не знаю, как, или где, или когда, но Адена была не единственной, кто не давал обещаний, если не мог их сдержать.
Я роюсь в своем рюкзаке и натягиваю поношенную куртку, принадлежавшую моему отцу. Она слишком велика, но ничто и никогда не сидело на мне так идеально. Я засовываю руки в карманы и с легкой дрожью продолжаю пробираться по песку.
Проходят часы, скрадывая темноту и заменяя небо оранжевыми полосами и обещанием знойного солнца. Мои перерывы кратковременны, их хватает только на то, чтобы дать отдых больным ногам, пока я ем свой паек и пью теплую воду. Я часто осматриваю свои раны, особенно внимательно слежу за свежей раной на бедре.
Это подарок от него.
Кровавая рана — дело его рук, я в этом не сомневаюсь. Сама точность броска могла принадлежать только ему, как и идея рассечь меня, чтобы снять с крыши. Меньшего я и не ожидала от расчетливого Энфорсера, который так отчаянно пытается меня поймать.
Еще одна причина ускорить шаг.
Я заставляю свои измученные ноги двигаться быстрее, стараясь выбросить его из головы.
Он идет за мной.
При этой мысли мои губы подергиваются, и я ощущаю шрам, тянущийся вдоль челюсти.
И я больше не буду колебаться.
Глава 4
Кай
— Ты выглядишь как черт.
Глаза Китта скользят по алым пятнам на моей рубашке, оставленным Имперцем, о котором ему не нужно знать, что я похоронил его.
Ради нее.
В лучшем случае это граничит с предательством.
В худшем — просто жалко.
Наконец-то король смотрит мне в глаза, наши взгляды встречаются, в них мелькает веселье. Фамильярность невольно вызывает улыбку на моих губах, просто от ощущения, что мы братья. Братья, у которых нет титулов перед именами. Братья, которые в этот блаженный миг пренебрегают своими обязательствами, связанными кровью.
Впервые за несколько дней он позволяет мне посмотреть на него. По-настоящему посмотреть на него.
Он сменил слезы на усталость, улыбающиеся глаза — на затравленные, с чуть впалыми щеками и заросшей щетиной челюстью. Мой взгляд останавливается на той же помятой рубашке, которую я наблюдал последние три дня — наполовину расстегнутая, рукава заляпаны чернилами.
— Да, но ты выглядишь не намного лучше, — говорю я, и на моих губах появляется что-то похожее на улыбку.
Китт моргает, разглядывая свои испачканные руки и разбросанные перед ним бумаги, как будто видит эту сцену впервые. Затем он вздыхает, медленно перетасовывая бумаги, которыми был так увлечен, в небрежную стопку. — Со мной все будет в порядке. Просто немного устал, вот и все.