– С чего это наша маленькая девушка замолчала? – Александр пристально посмотрел на Эйлис. – Она не хочет отвечать на вопросы.
– Это потому, что ответы к вам не относятся. А! – вдруг воскликнула она, когда он без всякой вежливости схватил ее за волосы и притянул к себе – так, что их разделяло всего несколько дюймов. – Грубость вам ничего не даст, сэр Макдаб.
– Я получу ответы, – произнес он тихим спокойным голосом, не обращая внимания на негромкие протесты Барры. Она заметила, что, несмотря на то, что Джейм напрягся, как туго натянутая тетива, он держал обещание и не давал воли своим могучим рукам. – Это по твоему приказу они молчат, сударыня. Я хочу знать, как травила их твоя проклятая семья.
Даже если бы он начал выдергивать ее волосы, волосок за волоском, Эйлис ни за что бы не стала отвечать. Она подняла подбородок и обдала его самым вызывающим взглядом, на который только была способна.
– Оставь ее! – крикнул Мейнус, хватая Александра за запястье. – Я скажу тебе все, что ты хочешь знать.
Александр выпустил из пальцев густые черные волосы Эйлис и буркнул, что этот мальчик выглядит много старше своего возраста.
– Хорошо. Тогда почему вас заставляли есть в своей комнате?
– Потому что мы незаконнорожденные, – выкрикнул Мейнус, после чего бросил быстрый беспокойный взгляд на плотно сжавшую губы Эйлис. – Родственники нашей матери, кроме тети Эйлис, не выносят нашего вида. Бабушка Макфарлан говорила, что мы произошли от греха и срама и что мы напоминаем ей, что ее старшая дочь всего лишь шлюха. – Его звонкий голос слегка дрожал. – Дед думал почти так же, только он умер, когда я был совсем маленьким. Колин Макфарлан считал нас пятном греха на имени Макфарланов, отродьем шлюхи и говорил, что не выносит нашей вони. Вот почему, сэр, мы оставались в нашей комнате – Он опустился на скамью и, бросив последний взгляд на Эйлис, начал есть.
Пытаясь привести в порядок спутавшиеся волосы, Эйлис зло прошипела Александру:
– Теперь вы довольны, сэр Макдаб? После того как вы открыли все эти раны? Эти дети очень часто видели лишь презрение, и это их больно ранило. И не стоило заставлять их вспоминать об этом и слушать, как это обсуждается.
Она была абсолютно права, но Александру было неприятно это признавать. Он без труда мог различить уязвленное выражение детских глаз. Какое-то время он молчал, а потом решил умерить свой темперамент. То, что к детям относились подобным образом, вызывало в нем ярость, но еще более сложные чувства испытывал Барра.
– Что вам говорили о вашем отце? – внезапно спросил Александр. Ожидая ответа, он внимательно посмотрел на каждого ребенка по очереди.
– Только то, что нам говорили наша мать и тетя Эйлис, – ответил Мейнус. – Мы не могли пойти с нашей мамой посмотреть на нашего отца, поскольку могли выдать секрет. Дети не всегда думают, прежде чем говорят. Мама сказала нам, что есть люди, которые убьют нашего отца, если узнают, кто он и где живет. Мама сказала, что любит нас, но не хочет, чтобы мы несли бремя этой тайны. Сейчас я все понимаю. Мы часто обменивались подарками с нашим отцом.
– Тетя Эйлис рассказывала нам, что сделала мама, – добавила Сибил. – Тетя Эйлис говорит, что наше рождение не может быть грехом в глазах Бога, поскольку мама родила нас в любви. Бог понимает любовь. – Она похлопала по крепко сжатой руке Барры там, где рука покоилась на столе, и улыбнулась, глядя на его напряженное, изнуренное лицо. – Вы не должны печалиться о нас. Тетя Эйлис говорит, что, когда мы умрем, нас возьмет за руки Бог, как это делала мама. У Бога очень большие руки. – Улыбающийся Барра с повлажневшими глазами на миг прижал ее к себе. – Я надеюсь, что мама не возражала бы, если бы я не отправилась в руки Бога очень скоро.
– Нет. – Голос Барры дрожал, когда он освободил девочку. – Твоя мама с удовольствием подождет тебя на небе подольше.
– А что еще ты можешь сказать о матери? – требовательно спросил Александр.
– Мама сказала нам, что Мейнус и я выглядим как наш отец, кроме цвета волос, – ответил Рут. – У Сибил волосы как у нашего отца. Мама однажды сказала, что к лучшему, что нас никому не показывают, поскольку есть опасность, что кто-нибудь по нашему виду поймет, кем является наш отец.