Кстати, не терзайтесь, что из-за вашей болезни Курт останется без хозяйки на гостевых мероприятиях. Он, очевидно, надеется, что я предложу себя на место его юной сестренки Дианы. Что ж, сила обаяния у этого мужчины такова, что ничего другого мне не останется делать — придется уступить! Всегда преданная вам Ж.».
Прочитав письмо, Никола разорвала его на глазах у Курта. Он взял у нее обрывки и выбросил их в мусорное ведро.
— Надеюсь, у Жезины хватило такта объяснить, почему она опасается вирусов, — страшно боится подхватить чуму.
— Да, такта у нее хоть отбавляй. Она пишет, у нее впереди масса мероприятий, которыми не может рисковать. — Никола глубоко вздохнула. — И еще: она готова выполнять роль хозяйки на выставке, если ты ее попросишь об этом.
— А разве ее об этом надо просить? Я полагал это само собой разумеющимся. — Курт искоса посмотрел на Николу. — Или ты ревнуешь?
— Ревную?! — воскликнула она, словно сама идея была для нее абсурдной. Но поскольку интонация возгласа слишком сильно расходилась с ее подлинной реакцией, Никола еще раз произнесла то же самое, однако поспокойнее: — Ревную? С какой стати?
— Ну вот и хорошо, что не ревнуешь. А то я подумал, раз у тебя все так прекрасно получалось…
— Ничего подобного! — возразила Никола, хотя самой были приятны слова Курта. — Ну ладно. Я в общем-то так и полагала, что Жезина поможет тебе. Хотя, помнится, ты как-то сказал, что… друзей… не просят о помощи, и на это есть определенные основания, верно?
Курт холодно согласился:
— Да, но не в этом случае, учитывая мои отношения с Жезиной.
«Конечно, разве кто-нибудь сможет оспорить твое право пригласить свою будущую невесту в качестве хозяйки на открытие выставки?» Ответ на этот вопрос был столь очевидным, что Никола и не попыталась задать его. Она поспешила сменить тему разговора.
— Хотелось бы выздороветь к тому времени, когда гости начнут разъезжаться, — сказала она. — Похоже, все желают видеть меня перед расставанием.
— Наверное, выздоровеешь, будем надеяться. Кстати, ты, видимо, тоже вскоре после этого захочешь уехать?
— Как только ты отпустишь меня!.. Да, — она переключилась на другой вопрос, — ты ведь скажешь мне, если тебе станет что-нибудь известно о Диане в ответ на твое обращение к Антону Пелерину?
— Конечно! — Его удивило, что она могла задать ему такой вопрос.
— Еще никаких известий нет?
— Пока нет. Но прошло мало времени. Я не сомневаюсь, что получу ответ.
Никола покачала головой. Курт уже знал ее мнение на этот счет. Какой смысл его повторять?.. В какое-то мгновение ей захотелось рассказать Курту все, что знала о местопребывании Дианы, но она вовремя сдержалась.
Никола разрывалась в своей преданности между Дианой и Куртом. С одной стороны, она решила поведать Курту всю правду перед своим окончательным отъездом из Лозанны. А с другой — чувствовала себя обязанной предоставить Диане шанс на обретение свободы и любви, хотя бы в то короткое время, которое осталось до отъезда. Она это обещала Диане…
Ганс и раньше присылал Николе цветы, а на этот раз, накануне открытия выставки, когда девушке стало значительно лучше и она уже не была привязана к постели, явился навестить ее сам.
— Я ощущаю себя таким виноватым! — сразу же заявил он. Все произошло из-за меня. Я ни в коем случае не должен был допустить, чтобы вы промокли в тот вечер!
— Вы тут ни при чем! — заверила его Никола. — Я раньше что-то подхватила. По крайней мере, и до встречи с вами в тот день меня немного лихорадило.
— Но вы ничего не сказали!
— Да мне лишь слегка нездоровилось — я и забыла. — Никола переменила разговор. — Огромное спасибо за розы! Вы были первым, кто их прислал мне!
— Я рад!
Наступило молчание. Им еще надо было столько рассказать друг другу, что они и не знали, с чего начать.
— Завтра в полночь я улетаю в Дюссельдорф, — наконец произнес Ганс. — Поэтому с выставки в аэропорт отправлюсь самое позднее в десять вечера. Ваш брат сказал, что вы еще не совсем здоровы и не сможете присутствовать на открытии.
Никола кивнула:
— Боюсь, что так и будет — врач не велит.
— Значит, мы больше не встретимся?
— Да… а когда вы планируете затем покинуть Дюссельдорф?
— Пока не могу сказать. Прежде всего я буду занят теми делами, которые связаны с прошедшей конференцией. Затем какое-то время уйдет на передачу компании моему брату. Вероятно, несколько недель, возможно, месяц, а то и два. — Ганс помолчал. — Я прекрасно помню, как в первый же день нашего знакомства пригласил вас в Дюссельдорф и обещал показать город… Но сейчас я прошу вас: пока я там, не приезжайте туда, Диана, ладно?
Ей было неловко за то, с какой уверенностью она согласилась с ним.
— Но, честное слово, я чрезвычайно благодарна… Могли просто уехать, и все… Пусть она будет счастлива с вами! Будьте счастливы и вы!
Ганс встал и осторожно отодвинул стул.
— Для этого мы и хотим пожениться. Близки мы с Хильдой достаточно давно, чтобы понимать друг друга и прощать. Ответы на все вопросы получены уже Бог знает когда. Это прекрасно! Я хотел бы, чтобы и вам было все известно о человеке, которого вы любите… Мне было больно слышать, когда вы говорили, что он вас вообще едва знает. А хочет ли? И будет ли когда-нибудь знать?
— Вряд ли.
— Но он присутствует в вашей жизни? Вы часто с ним видитесь? Это будет продолжаться?
— Не до бесконечности. — Не в силах больше вынести вежливых расспросов Ганса, Никола поспешила прекратить разговор на это тему. — Все о'кей! Не беспокойтесь за меня, Ганс! Живы будем — не умрем!
— Это верно, — мрачно согласился он. — Но если так произойдет, что вам понадобится помощь, дайте мне знать, я буду очень, очень рад оказаться вам полезным! Ладно?
— Я буду это помнить, — пообещала ему Никола. Ей стало легче, когда Ганс сказал: «Дайте мне знать». Она поняла: он не хотел бы, чтобы Никола когда-либо вновь повстречалась ему на жизненном пути. Она, конечно, и не повстречается…
Затем пошли пустые фразы, которыми обмениваются люди перед расставанием. Ганс пожелал ей скорейшего выздоровления, а она ему — счастливого пути.
Когда Ганс ушел, Никола наконец поняла: на протяжении всего их разговора — какой бы темы они ни касались — речь шла о том, что их пути расходятся (хотя таких слов и не было сказано) и что они больше не хотят слышать друг о друге. Так и закончилась эта краткая повесть о Гансе Дурере и «Диане Тезиж»!
…В тот вечер Курт ужинал не дома — где, Никола не знала. На следующее утро, в десять часов, открывалась выставка. Курт уехал с виллы, когда не было еще и восьми, а возвратится, наверное, за полночь, после закрытия вернисажа. Никола, передвижения которой все еще ограничивались ее комнатой, в этот день гостей не ожидала, да никто к ней и не приезжал.
Выставка часовой продукции фирмы «Тезиж» стала важным событием в жизни города, и местное телевидение периодически вело репортаж и интервью из зала Дворца красоты. Никола смотрела их по портативному телевизору, который Курт взял для нее напрокат. После программы новостей в восемь часов вечера следующая передача с выставки должна была состояться в десять часов. За это время Никола послушала по радио музыку, поужинала, приняла ванну… Она сидела в кровати и без особого интереса смотрела какой-то фильм, когда неожиданно передача оборвалась и на экране появились титры: «Срочное сообщение». А затем пошел текст:
«МОНТРЕ. В МЕСТНОМ ПАНСИОНЕ РАЗРАЗИЛСЯ КРУПНЫЙ ПОЖАР. ЕГО ЖЕРТВАМИ СТАЛИ ГОСТИ И ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ. НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК УДАЛОСЬ СПАСТИ. СУДЬБА ОСТАЛЬНЫХ НЕИЗВЕСТНА. ПОЖАР ДО СИХ ПОР НЕ ЛОКАЛИЗОВАН».
Вслед за этим показ фильма возобновился.
В первые секунды информация не дошла до сознания Николы — да, где-то случилось крупное несчастье, но оно коснулось каких-то других людей, не ее. Но даже прежде, чем диктор — после окончания фильма — вновь зачитал сообщение, его строки пришли на память Николе: