Ник поднял на гостя глаза с выражением приятного удивления — словно вышибание дверей по воскресеньям было делом совершенно обычным.
— Доброе утро, Ричард.
Соперник не счел нужным отвечать на его приветствие. Он прошел на середину комнаты и, постукивая пальцами по своим выходным брюкам, оглядел помещение.
— Где она?
Отнекиваться было бесполезно, к тому же Ник твердо решил раз и навсегда покончить с этим. Саймон бросил ему предостерегающий взгляд, и он ответил самым любезным тоном:
— Кто — Алекс? Она сейчас в душе. Хочешь чашку кофе или еще чего-нибудь?
За спиной Ричарда Саймон подавал Нику знаки, чтобы тот любыми способами тянул время. Алекс высунулась из ванной и тут же шмыгнула обратно. В это время Ричард резко обернулся, чтобы посмотреть, какого черта там вытворяет Саймон. Тот торопливо изобразил самую невинную улыбку, но тут же лицо его исказилось в паническом ужасе, он принюхался и со всех ног кинулся в кухню с воплем: «Боже мой, круассаны!»
Оставшись наедине, Ник и Ричард погрузились в молчание. Наконец Саймон вернулся, неся на подносе горячий кофе и блюдо с круассанами, обуглившимися по краям. Алекс вошла в комнату, когда кофейный ритуал был близок к концу. Пожалуй, для данного случая она выглядела чересчур нарядно в своем огненно-красном туалете. Но зато явно была готова к схватке. В ванной комнате она взвесила все варианты и пришла к выводу, что единственно возможная защита перед лицом разъяренного жениха — это нападение.
Излучая спокойную самоуверенность, она села на диван и холодно ему улыбнулась:
— Здравствуй, Ричард.
Однако приветствие Алекс осталось незамеченным, поскольку его взгляд был прикован к какому-то предмету на столе. Ник с опозданием вспомнил, что забыл убрать фотографии и уже было потянулся за ними, но Ричард его опередил. Схватив пачку, он стал просматривать снимки один за другим, не в силах поверить собственным глазам. Все сидели молча, не смея пошевелиться. Было слышно только тяжелое дыхание Ричарда и скрежет зубов, когда, отбросив очередную фотографию, он натыкался на еще более откровенную.
— Шлюха, — только и смог он вымолвить, но этого было достаточно.
Ник вскочил со своего места и с угрожающим видом двинулся к нему:
— Только повтори, и я сломаю тебе шею.
Внушительный рост и телосложение подкрепили его слова, содержавшие отнюдь не пустую угрозу. Ричард усмехнулся как мог более презрительно, однако дрожь в его коленках не ускользнула от внимания Алекс. Ник подался вперед и одним стремительным движением выхватил снимки из рук Ричарда. Затем он положил их так далеко, чтобы никто не мог достать, и, повернувшись к Ричарду, твердо сказал:
— Мне кажется, тебе пора.
Собрав жалкие остатки смелости, Ричард воинственно скрестил руки на груди:
— Не раньше, чем мы кое-что выясним.
Алекс легко представила себе, что сейчас произойдет, и решила предотвратить насилие, сняв с пальца кольцо и протянув его Ричарду.
Тот отшатнулся, словно получил прямой удар в челюсть. От руки он перевел взгляд, полный ненависти, на ее лицо. Такими одаривают предателей. У него перехватило дыхание, и, казалось, он с трудом подбирает слова; когда же наконец подобрал, в них клокотала ярость. Наследственность по материнской линии проявилась во всей красе.
— Ах ты, сучка! Вот чем ты занималась, когда «пахала как лошадь» в нашем новом чудесном доме, где собиралась посвятить себя милому, трогательному увлечению, своим «писулькам»!
Кровь прихлынула к лицу Алекс. Ничто не могло вывести ее из себя сильнее, чем эдакое снисходительное отношение к ее статьям — как к «писулькам». Ника тоже передернуло от этих слов, но еще больше от усилий, которые он прилагал, чтобы держать себя в руках — он только сжал кулаки и приблизился на шаг к креслу Ричарда. Тот побледнел, но самообладания не потерял. Поджав губы, он смотрел на Алекс, словно на опасную сумасшедшую.
— Всю ночь я не спал, ждал, что ты придешь домой. Беспокоился. Все время звонил и нарывался на твой чертов автоответчик и наконец догадался, что ты, конечно же, пошла к своим дружкам.
Саймону показалось, что Ричард не слишком церемонится в выражениях, но вошедшего в раж и исполненного жалости к себе недоумка было не остановить.
— Я был уверен, что по прошествии времени истерика пройдет, ты успокоишься, с тобой можно будет договориться, как со всяким нормальным человеком.