— Кел убедил меня, что я должен уйти и позвать на помощь, а когда приехали санитары, он сказал, что на вас напали. Что его избили, и ты попыталась помочь, тогда они напали и на тебя. — Парень вздохнул и посмотрел в мои расширившиеся глаза. — Он даже отдал мне свой бумажник для правдоподобности. — Денни покачал головой и отвернулся к окнам. — Все купились на это. Я приехал в больницу позже, никто даже не задавал мне вопросов.
В его глазах была вина и грусть.
— Будто мне сошло все с рук… ваше избиение… благодаря ему. — Он опустил взгляд, и на мое одеяло упала слеза. Я автоматически вытерла его щеку. — Это убивает меня.
Я покачала головой.
— Нет… не нужно. Он был прав. Тебе достаточно досталось за наши ошибки. Ты не должен терять все из-за того, до чего мы тебя довели… — Снова накатили слезы, я не могла сдержать их, как и порыв обнять его. Я вскинула руки вокруг Денни, и парень напрягся, но затем расслабился и обнял меня в ответ. — Мне так жаль.
Он разбито выдохнул и погладил мою спину.
— Знаю, Кира. — Парень крепко прижал меня, и я почувствовала, как его тело содрогается. — Мне тоже жаль. Очень жаль.
Он позволил мне обнимать его большую часть ночи, почти всю. Где-то между нашими повторяемыми взаимными извинениями мы заснули, вцепившись друг в друга. Под утро я была уверена, что хоть мы и никогда не будем иметь прежней связи, она все равно оставалась между нами. И я нашла в этом огромное утешение.
Глава 25
Прощания
Следующим утром я была готова к выписке. Сестра была так рада новостям, что поцеловала доктора в щеку. Поскольку на ней была форма «Хутерс» — обтягивающие оранжевые шорты и прозрачная белая майка с логотипом — доктор отчаянно покраснел и быстро вылетел из палаты. Анна привлекательно захохотала и помогла мне одеться, и расчесать мои спутавшиеся от лежания на кровати волосы.
Я наблюдала за дверьми, пока мы ждали разрешения отчаливать. Не знала, кого надеялась увидеть — Денни или Келлана. Последнего я больше не видела, но когда спросила сестрицу о нем, она лишь нахмурилась и сказала, что тот «поблизости». Я помнила, что парень просил не упоминать при мне, что он чуть ли не жил в больнице, и гадала, прознал ли он об утечке информации.
Я достаточно его ранила, чтобы он даже не хотел меня видеть, но не настолько, чтобы оставить меня одну. Понятия не имела, что это значило. Он говорил, что все еще любил меня, а я определенно любила его. Даже сейчас, после своей ошибки на парковке, после ужасного открытия Денни и драки, от которой я до сих пор периодически просыпалась ночью с криком, я любила его… и скучала. Но понимала его желание держаться подальше, чтобы, наконец, отпустить меня.
Пока мы ждали, пришла Дженни и села со мной на кровать, периодически поглаживая руку или заправляя волосы за ухо, открывая вид на мой пожелтевший синяк. Она поведала нам с Анной новости из бара и рассказала безумные случаи с клиентами. Девушка также начала говорить об Эване и Мэтте, сговорившихся против Гриффина, но умолкла, упомянув их имена. Не знала, потому ли, что думала, что я не хочу слышать о парнях, столь близких с Келом, или потому что он тоже принимал участие в истории. Мне не хватало храбрости спросить.
Анна захватила бразды беседы, как только было упомянуто имя Грифа, и под конец даже милая «делайте все, что пожелаете» Дженни была красного оттенка. Сестра хрипло смеялась, когда Денни вошел через дверь. Он помахал нам, а я удивилась его приходу посреди дня… и в повседневной одежде. Когда я спросила, не должен ли он быть на работе, парень пожал плечами и сказал, что взял выходной, чтобы помочь мне обустроиться. Он приподнял брови на мое выражение и сухо сказал:
— Что они сделают, уволят меня?
Я улыбнулась и поблагодарила его, и мы вчетвером завели дружную беседу, пока меня не выписали.
Двумя часами позже я смотрела на вид озера Юнион из двуспальной квартиры, которую удалось найти и приобрести сестре за один день. Конечно, наши апартаменты были крошечными. В кухне было место для плиты, холодильника и посудомойки, пластинка «Формики» над ней считалась столешницей. Две спальни находились в противоположных концах маленького коридора, и я улыбнулась, обнаружив, что у Анны был полноценный шкаф, когда мой был размером с половину ее. В моей комнате стоял футон и комод, а у сестры — матрас на низкой кровати и тумбочка. В ванной комнате был лишь душ, и она уже полнилась косметическими продуктами Анны. Гостиная и обеденная комната были без перегородок, и покосившийся складной столик указывал, где мы будем есть. Остаток пространства был занят на вид древним оранжевым диваном и креслом, которое, я знала по собственному опыту, было самым комфортным креслом в мире. Мое сердце сжалось, когда я прошлась по нему ладонью. Он был Келлана… и это был единственный приличный предмет мебели, которым он владел. Денни с любопытством наблюдал за мной, а я провела пальцами по щекам, неоднократно сглотнула и села на отвратный оранжевый диван. Парень приготовил нам небольшой ланч из продуктов, которые купил для меня, Анна ушла на работу, а Дженни устроилась рядом со мной и смотрела крошечный телевизор, запрятанный в углу. Я частично смотрела его, частично поедала сэндвич Денни и кидала взгляды на удобное кресло… в котором никто не сидел.
На следующей неделе, пока я приходила в себя и привыкала к новому дому и причудливому присутствии своей сестры, все уже начали осваиваться со своей новой жизнью. Дженни приходила навестить меня после обеда, иногда с Кейт, и пыталась вывести меня из квартиры, чтобы вернуть на работу в «Пита». Я качала головой на оба предложения и оставалась в укрытии под теплыми одеялами на уже привычном отвратном диване.
Сестра направлялась на работу с намеками, что они искали еще одну девушку, а сестрам всегда дают огромные чаевые, что, естественно, заставляло меня покраснеть от мысли, что нужно будет надеть эти облегающие шорты. Затем она возвращалась к вечеру с неприлично большой пачкой наличных с этих чаевых… и иногда с руками Гриффина, буквально приклеившимися к ее абсурдно узкой форме. В такие ночи я жалела, что наша квартира не была чуть больше или звуконепроницаемой.
Денни заезжал каждый день после работы. Поначалу я удивлялась его внимательности ко мне, учитывая все, что я ему сделала. Но я замечала те эмоции, которые он не желал, чтобы я видела — напряжение вокруг его глаз, когда он смотрел на кресло Келлана, грусть в его чертах, когда он оглядывал мое тело, вину, которую он сглатывал, глядя на мой синяк.
Голос парня также выдавал расслабленность в его действиях. Он супился каждый раз, когда мы вспоминали нашу историю; я пыталась не слишком часто поднимать эту тему. Денни ломался, ему приходилось сглатывать и начинать говорить заново, если мы вспоминали о той ночи, о драке; об этом я пыталась упоминать еще реже. И он наотрез отказывался говорить о Келлане, лишь что редко с ним виделся, но если доводилось, то обстановка была «сердечной». На самом деле, его голос теплел, а акцент усиливался лишь тогда, когда он беседовал о возвращении домой или новой работе и встрече с семьей.
Я была в равной степени рада и напугана такой перспективой, надвигающейся с каждым днем все ближе и ближе. Она приближалась с каждым его визитом. Чем лучше мне становилось, тем взволнованней становился Денни из-за отъезда. К концу недели мы меньше говорили о «нас» и больше о его работе. Было не удивительно, когда парень предупредил, что поменял билеты на более ранние. Но все равно ужасно больно.
Несколькими днями позже я везла его в аэропорт на «Хонде», ожидая последнего прощания. Я прошла с ним через море праздничных туристов и сжала его руку, что, удивительно, он позволил мне сделать; обычно Денни пытался держать на минимуме физический контакт со мной. Я подумала, что он тоже пытался запомнить наши последние минуты вместе.